Утром 19 июля Василий Николаевич, 63-летний житель Марьинки, копался у себя в огороде. Около 10 часов на соседней улице раздались выстрелы: по словам Владимира Николаевича, это украинские военнослужащие с БТРа стреляли в сторону подконтрольного «сепаратистам» Донецка, от которого до Марьинки всего 20 км на северо-восток.
Василий Николаевич закончил прополку, зашел в дом и сказал жене, что минут через 20 – к гадалке не ходи – нужно ждать ответки. Вполне обыденный для Марьинки разговор: когда живешь фактически на линии фронта – не станешь же при каждом выстреле в подвал бегать. Как ни крути, жизнь идет своим чередом.
Так что он напился воды – солнце уже припекало – и вышел обратно на улицу ополоснуться в летнем душе. Ответный обстрел не заставил себя ждать: «Стреляли громко, из разного оружия, с двух направлений …, били по блокпосту ВСУ на Московской, это где-то метрах в 50 от моего дома». Так рассказывал мне Василий Николаевич, уже лежа на больничной койке.
В общем, рвануло прямо у него во дворе, а стоял он возле душевой кабинки. На секунду Василий Николаевич практически отключился. Когда пришел в себя – в ушах звенит, в середине лба торчит осколок, и еще осколками пробило левую голень.
Кровь рекой, жена бьется в истерике. Он говорит, скорую вызывай, а связь не работает, и звонок не проходит. Ну что тут делать! Василий Николаевич встал, взгромоздился на велосипед и доехал до ближайшего блокпоста, крутя педали здоровой ногой. Там ему быстро сделали перевязку, потом один военнослужащий подъехал на машине, забрал его супругу и отвез обоих к следующему посту, в более безопасном месте, и уже там они дожидались «скорой».
Когда двумя днями позже я разговаривала с Василием Николаевичем в больнице в Курахово, осколок из головы и два из ноги были благополучно извлечены, а на следующий день врачи должны были удалять из ноги последний осколок: он засел глубоко, и в первый раз до него не удалось добраться.
Василий Николаевич держался молодцом: «Могло быть хуже: самую малость поближе – и мы бы тут с Вами разговоры не разговаривали. И еще: теперь я точно знаю, что все эти разговоры про то, что снаряд два раза в одну воронку не падает – чушь собачья. Нам в дом попало 22-го сентября прошлого года: в крыше дыра, все стекла повыбивало. Ну, мы решили – ладно, мы свое получили, можно за ремонт браться. 17 тысяч [гривен] потратил. А теперь по новой стекла вставлять. Стены опять осколками посекло, забор вообще снесло. А куда деваться? У нас тут блокпостов понатыкано, перестрелки постоянные – радоваться надо, что живы».
С начала вооруженного конфликта на востоке Украины прошло больше года – и между пророссийскими «сепаратистами» и украинскими силовиками продолжаются боестолкновения, несмотря на пресловутые минские договоренности. Интенсивность военных действий на сегодняшний день относительно невелика, но для оказавшихся между двух огней местных жителей это довольно слабое утешение.
Больше всего рискуют угодить под смертоносный дождь из осколков те, кому «повезло» оказаться поблизости от военных объектов – блокпостов, военных баз, казарм.
В Авдеевке – контролируемом украинскими силами городке километрах в 10 к северу от Донецка, пока еще стоит 9-этажный жилой дом, который местные за его разноцветный фасад прозвали «разукрашка». Сегодня это забавное название вызывает несколько иные ассоциации: здание очень сильно пострадало от обстрелов, некоторые квартиры буквально вынесло прямым попаданием. Причина ясна: в соседнем доме разместились украинские военнослужащие, во дворе стоит их техника, на другой стороне – блокпост.
Со всей очевидностью «утюжат» этот квартал, чтобы накрыть объект противника, и «разукрашке» достается с пугающей регулярностью. Соседние дома тоже выглядят довольно плачевно. А во всех этих домах до сих пор живут люди. Кто смог разбежался, но некоторые остались – им некуда идти.
18 июля, за день до нашего с ней знакомства, «разукрашке» особенно досталось. В квартире на 8-м этаже в результате прямого попадания снаряда погибли 73-летняя Анна Костина и ее 20-летний внук Сергей Малашков.
«У бабы Ани был перелом шейки бедра, она едва ковыляла, – рассказали соседки. – Ну, мы всю зиму за ней ухаживали, тут зимой отопления не было, света… Кипяток носили – чайку заварить, и поесть что-нибудь. У внука ее инвалидность была, не говорил совсем, только ухал».
В половине пятого утра, когда начался обстрел, жильцы с нижних этажей бросились в подвал, а те, кто повыше, – сидели темноте возле лестницы. Когда все закончилось, люди вышли на улицу, а квартиры бабы Ани нет.
Две женщины бросились посмотреть, может, кто живой остался, помощь нужна: «Увидели Сережино тело на лестничной клетке, прямо возле соседской двери, все в крови. Он, наверное, убежать пытался, спрятаться», – рассказывала одна из них. – Мы его там оставили, зашли в квартиру бабы Ани, точнее, в то, что от квартиры осталось, и сначала в развалинах ее и не увидели… Я даже обрадовалась на минуту, подумала – может, выжила, кто-то ее до нас уже вынес… а потом смотрю – кусочек лица из кучи мусора выглядывает».
Практически все жители, с которыми я общалась на востоке Украины за время поездки туда на прошлой неделе с группой наблюдателей от Международного партнерства за права человека, просили об одном: можно сделать так, чтобы военные отодвинули свои посты и базы подальше от жилья?
Эта ситуация одинаково актуальна для прифронтовых территорий, контролируемых украинскими силами, как в Авдеевке и Марьинке, так и для районов, подконтрольных «сепаратистам». В Донецке ДНРовские базы разбросаны по всему городу, и жителям соседних домов платят за такое соседство дорогую цену.
Законы и обычаи войны, которые в украинском конфликте никто не отменял, обязывают все стороны избегать размещения военных объектов в густонаселенных районах либо, насколько возможно, эвакуировать гражданское население.
«Я живу в Донецке в Кировском районе, так ополченцы поставили батарею прямо у меня под окнами», – объясняла мне в Авдеевке Лена, которая регулярно ездит туда на работу через линию фронта. Точнее, ездила.
Косметическая фирма, где работала Лена, находилась в нескольких шагах от «разукрашки» – напротив того самого дома, где размещаются украинские военные. Здание угодило под обстрел вечером 17 июля и еще раз – утром 18 июля, когда разнесло квартиру бабы Ани, – теперь оно, мягко скажем, в нерабочем состоянии.
Лена закуривает, отводя взгляд от изувеченного здания. Она там ночевала, и утренний обстрел пересидела в подвале: «Здесь военные, там военные – а ты между ними. Уже больше года тянется, и жить так невозможно. Это когда-нибудь закончится, нет?»
