В то время как Европа всецело поглощена проблемой притока мигрантов со стороны Средиземного моря, на польско-белорусской границе продолжается другой беженский кризис, пусть и не столь масштабный. С конца 2015 года в белорусский Брест стекаются тысячи людей, которые надеются найти безопасное убежище в Польше. Главным образом это выходцы из северокавказских республик России: Ингушетии, Дагестана и, особенно, Чечни.
Чечней с согласия федерального центра уже почти десять лет как собственной вотчиной правит Рамзан Кадыров. В республике широко практикуются незаконные задержания, насильственные исчезновения и пытки. Федеральные законы и гарантии прав человека существуют только на бумаге: в действительности повседневная жизнь регламентируется указаниями Кадырова.
На брестском вокзале в декабре мы разговорились с чеченкой «Тамарой», ей было лет под пятьдесят. К тому моменту прошло уже четыре месяца, как она приехала в Брест. Все это время она тщетно пыталась въехать в Польшу, потом деньги у нее закончились, и она с тремя сыновьями уже несколько раз ночевала на вокзале.
Тамара рассказала, что уехала из Чечни потому, что «силовики» забрали ее старшего сына, когда тому исполнилось 19, били, грозились отправить его в Украину для участия в боевых действиях, угрожали всей семье. В реальности этих угроз «Тамара» не сомневалась. По ее словам, в 2006 году исчез ее брат, воевавший в «первую чеченскую», а потом его тело нашли в соседней лесополосе.
В августе прошлого года Тамара решила отправиться с детьми в Польшу и просить там убежища. Она слышала от других, что это возможно, но к тому моменту, когда они добрались до границы, ситуация, как выяснилось, изменилась. На момент нашего разговора в декабре она уже 24 раза пыталась въехать в Польшу, и каждый раз ее отправляли назад в Беларусь. Но там они не могут чувствовать себя в безопасности, поскольку белорусско-российская граница открыта для чеченских силовиков, как и для любых других граждан России.
«На [польской] границе нас вообще не слушают, - рассказывала нам Тамара. – Я говорю: ‘Мы боимся домой ехать, за жизнь свою боимся’. [Польские] пограничники смотрят, не говорят ничего, только велят идти и ждать. Как-то раз один пограничник сказал: ‘Езжайте в Кыргызстан, в Турцию. В Польше вы не нужны никому’. В другой раз еще один пограничник просто отрезал: ‘Нет визы – нет въезда’».
В летние месяцы 2016 года белорусско-польскую границу на поезде из Бреста до польской пограничной станции Тересполь ежедневно пытались пересечь от 400 до 800 людей, искавших убежища; преимущественно это были выходцы из Чечни. Осенью – зимой этот поток заметно сократился, что было связано как с наступлением холодов, так и с ужесточением позиции польской стороны. По данным белорусской правозащитной инициативы Human Constanta, за исключением немногих отдельных людей или семей, которых, судя по всему, польская сторона выбирает произвольно, большинству искателей убежища отказывают в пропуске без соблюдения положенных процедур и возвращают обратно в Беларусь.
В начале декабря в Бресте было довольно уныло: серое небо и пронизывающий холод. Проинтервьюировав несколько десятков семей и одиночек, которые раз за разом пытались попасть в Польшу, мы с коллегой решили доехать до границы и обратно на том самом поезде, которым каждый день ездят искатели убежища, и в одном вагоне с ними, чтобы своими глазами увидеть, как это происходит.
С билетами возникла заминка: «Четвертый вагон? - переспросила суровая белорусская дама в окошке кассы. – А вам зачем в четвертый? Четвертый – специально для ЭТИХ».
После того как мы убедили ее, что мы в здравом уме, нам выдали билеты, и мы сели в поезд. Я всю дорогу разговаривала с седым мужчиной из Чечни, который всем своим видом излучал тревогу и рассказывал, что у его 22-летнего сына проблемы с «людьми Кадырова». На мою просьбу рассказать поподробнее он оглянулся на соседей и промолчал. Вместо этого заговорил о том, что это была его 50-я попытка пересечь границу.
Как и большинство наших собеседников, этот человек был обескуражен отношением на польской стороне: «Я не жду, что нас там с цветами встречать будут. Но мы же не преступники, в конце концов. А с нами как с животными обращаются. Я этой женщине [польскому пограничнику] рассказал свою историю, сказал, что прошу убежища в Польше. А она говорит: ‘Вас в Польшу не впустят ни за что. Ваше дело безнадежное. Больше не приезжайте’».
И все же, мой попутчик не терял надежды: «Это мой последний шанс. У меня сегодня кончается трехмесячный срок пребывания в Беларуси. Сегодня поляки меня пропустят. Я так думаю».
Польские власти не обязаны предоставлять статус беженца любому, кто пересечет границу. Однако нормы европейского законодательства и международного права обязывают их обеспечивать людям возможность обращения с ходатайством об убежище, добросовестно рассматривать такие ходатайства по существу и не возвращать людей туда, где им могут угрожать преследования или пытки.
В сентябре Рамзан Кадыров публично усомнился в том, что скопившиеся в Бресте выходцы из Чечни – это действительно беженцы. В своем Instagram-аккаунте он рассуждал следующим образом: «Какие для этого могут быть поводы, если Чечня самый стабильный и развивающийся регион, если такой социальной помощи и поддержки нуждающимся нет нигде, включая и Европу?» В августе в аналогичном ключе высказывался министр внутренних дел Польши: мол, если в Чечне нет войны, то какие могут быть беженцы?
Беларусь, которая имеет с Россией безвизовый режим, на практике не дает статус беженца выходцам из Чечни; имеется по меньшей мере один прецедент, когда белорусские власти задерживали искавшего убежища с целью дальнейшей депортации.
Все выходцы из Чечни, с которыми мы разговаривали в Бресте, говорили, что опасаются за свою жизнь и безопасность, если их вернут в Россию.
Большинство, особенно те, кому за 50, говорили, что не хотели уезжать из дома, но другого выбора не было. Многим, чтобы набрать денег на дорогу, пришлось распродать буквально все имущество. Женщина с золотыми коронками говорила: «Если бы в Чечне кто узнал, как мы на этот вокзал каждый день ходим, как попрошайки бездомные, сказали бы какой стыд, какое унижение. А что нам делать? У меня мужу опасность грозит, детям опасность грозит. И денег не осталось: мы все продали, чтобы сюда доехать. Больше продавать нечего – только зубы».
На обратном пути польские пограничники не пустили нас в «беженский вагон». Пока мы спорили с ними, стоя на платформе на холодном ветру, я заметила в этом вагоне – уходящем в Брест – того самого седого мужчину, с которым мы общались утром. Он помахал нам из окна, улыбнулся и знаками показал, что дверь заперта снаружи. Все, что нам оставалось, - это лишь улыбнуться и помахать ему в ответ. А потом мы пошли в обычный вагон вместе с другими людьми, могущими позволить себе роскошь выбирать, возвращаться им в Брест или нет.
