Через пару недель Рамзан Кадыров первый раз подтверждать свою власть в Чечне через прямые выборы. При этом реального выбора у жителей республики нет. Уровень репрессий за последние полтора года зашкалил настолько, что даже просто не прийти на избирательный участок, не поддержать Кадырова – мягко скажем, экстремальный поступок.
Власти Чечни ожесточенно преследуются тех, чья лояльность Кадырову может вызывать хоть малейшие сомнения. Людей тем или иным образом продемонстрировавшие недовольство или несогласие с происходящим, подвергают страшным, демонстративным наказаниям. Жесткие репрессии, видимо, преследуют цель напомнить жителям Чечни о том, «кто в доме хозяин», и в принципе пытается заблокировать поступление из республики любой негативной информации, которая могла бы повлиять на отношение Кремля к чеченскому руководству.
О новым витке репрессий в Чечне подробно рассказывает доклад Хьюман Райтс Вотч, «‘Как по минному полю.’ Чеченские власти против несогласных».
Про режим личной тирании, выстроенный в Чечне за последнее десятилетие, много говорили и писали. В республики единственный закон укладывается в емкую формулировку «Рамзан сказан» – вот как сказал, так и будет. Зачастую это «сказал» никак не соответствует российским и международным правовым нормам.
И в последний год разные люди из Чечни говорили мне разными словами одно и то же: с таким уровнем давления, унижения невозможно жить, это невыносимо, это страшнее, чем было во время войны. И от повторяемого, как мантра, «страшнее, чем было во время войны» становилось, действительно, жутко. Не укладывается в голове. С содрогание вспоминаешь эту войну — затяжную, кровопролитную, грязную, с бомбежками, обстрелами, зверскими зачистками, тысячами погибших, замученных и «исчезнувших» в руках федералов. Что может сравниться с той концентрацией ужаса? И люди, которые жили на этой войне, не просто окунулись в нее время от времени, говорят – да, но сейчас еще страшнее, тогда мы хотя бы могли делать все, чтобы мир узнал о происходящем, а сейчас мы задыхаемся, у нас пытаются отнять даже наше достоинство.
«Когда вспоминаешь войну, – объясняла одна грозненка этим летом – понимаешь, тогда у нас было меньше страха, чем сейчас. Страх бомбы, пули – мы с этим жили, я могла, могу с этим жить… но с таким постоянным давлением, унижением жутким, не могу, просто не могу, перед собой стыдно… строят меня каждый день, заставляют ходить по ниточке. Мое человеческое достоинство отнимают по кусочку каждый день… Каждый день ходить, как по минному полю, всегда везде оглядываться, ждать опасности, ждать, что заберут тебя…»
И нет никого смелее таких людей, в атмосфере парализующего страха, все же решающихся говорить.
