Снятие с эфира НТВ сюжета о похищениях людей в Чечне в воскресенье, 30 октября, вылилось в настоящий медийный скандал. Весь понедельник новостные агентства тиражировали его как одну из главных новостей дня. Материал на эту тему оказался самым читаемым на русскоязычной странице «Би-Би-Си». К вечеру сам сюжет, выложенный на YouTube, посмотрели около 53 тысячи человек. Ко вторнику успели отписаться все основные газеты. Нет, не только такие издания, как «Коммерсантъ», в принципе не замалчивающие чеченскую тему. Даже Минкин в «Московском комсомольце» посетовал на ущемление свободы слова и невозможность «показать правду» по телевидению. Не написал об этом только ленивый.
Kазалось бы, далеко не первый раз неприятный власти сюжет снимают с федеральных каналов. Иногда просто не пускают в эфир. Именно такая судьба на Первом канале постигла в январе этого года историю о гибели Вани Завьялова в программе «Пусть говорят»: на шестилетнего мальчика в Питере упала с крыши глыба льда; готовый к выходу в эфир сюжет был заблокирован без объяснений (кстати, почти годом ранее, в марте 2010, Первый канал не пропустил материал о зимних «коммунальных бедствиях» именно в Петербурге – а он, возможно, подтолкнул бы городские власти на борьбу с огромными сосульками и прочими «превратностями» сурового климата немного раньше).
Иногда, как в прошлое воскресенье, проблемный материал успевают показать на Дальнем Востоке и Урале, а потом – как корова языком слизнула. Раз – и нету. А аудиторию европейской части России можно развлечь и удлиненной рекламной паузой. Помните, в феврале на Первом канале и на НТВ журналисты недоумевали, отчего выпуск с Волочковой, эпатажной балериной, неожиданно заделавшейся критиком «Единой России», показали только в восточных регионах, но никак не в центре? О более давних и социально значимых случаях «снятия с показа» долго рассказывать: за последние 10 лет их было немало. Но грех не упомянуть хотя бы репортаж Андрея Лошака про расселение центра Москвы «Теперь здесь офис», с которым сами москвичи смогли ознакомиться только в Интернете.
Казалось, к этой практике все уже привыкли – и зрители, и пресса. Но терпению когда-то должен наступить предел, и «чеченская сага», похоже, оказалась последней каплей. Не потому, конечно, что речь шла именно о Чечне. Хотя на фоне недавних новостей о всенародном праздновании тридцатипятилетия чеченского лидера с участием голливудских и российских звезд эстрады и кинематографа этот материал не мог не заинтересовать… Скорее потому, что просто ДОСТАЛО. Впрочем, начнем сначала.
Скандальный сюжет вертится вокруг дела Ислама Умарпашаева. Когда в декабре 2009-го его похитили сотрудники чеченской милиции (тогда еще не полиции), Исламу было 24 года. Около четырех месяцев он просидел прикованным к батарее в подвале на базе ОМОН Чеченской республики. Сначала его били, даже пытали током. Хотели получить информацию о боевиках. Но Ислам ничего путного рассказать не мог – вся его личная подрывная активность сводилась к ругани на «ментов» в интернет-чате (на этом он, собственно, и попался). Так что довольно скоро «особые методы воздействия» к «узнику подземелья» омоновцы применять перестали. Его кормили, раз в неделю выводили помыться и... даже любезно разъяснили, что когда борода и волосы отрастут должным образом, сделают из него «террориста-смертника». За раскрытие терактов сотрудники правоохранительных органов получают от чеченского руководство неплохие бонусы, вот и Ислама, как он рассказывает, предполагалось «уничтожить при попытке самоподрыва» на майские праздники, в годовщину гибели Ахмада Кадырова, отца нынешнего главы Чеченской Республики.
Таких, сначала похищенных «кадыровскими» силовиками, а потом убитых якобы с оружием в руках или взрывчаткой на поясе, за последние годы в Чечне было немало. Ислам подобных историй сам выслушал больше, чем достаточно, и со своей судьбой почти смирился. Но ему повезло. Его отчаявшиеся родственники обратились в Сводную мобильную группу правозащитных организации в Чечне.
СМГ была сформирована через несколько месяцев после похищения и убийства, наверное, самой известной чеченской активистки, сотрудницы «Мемориала» Наташи Эстемировой. Наташа работала по крайне опасным делам – занималась случаями похищений и убийств, в которых были замешаны «кадыровцы», предавала их гласности, приводила журналистов к жертвам и свидетелям, уговаривала родственников убитых, исчезнувших, неправомерно осужденных добиваться справедливости, обращаться в Европейский суд по правам человека... Когда Наташи не стало, такая правозащитная работа в Чечне на время, казалось, замерла. Для местных гражданских активистов заниматься этими делами было слишком опасно... Да, что опасно? Судя по тому, что произошло с Наташей, – форменное самоубийство... И тогда по инициативе организации «Комитет против пыток» правозащитники из других регионов страны, в основном юристы, начали ездить в Чечню группами из трех человек, работать там, сменяя друг друга, буквально отыскивать тех жителей республики, которые осмеливаются подать официальную жалобу на действия кадыровских структур, и вмести с ними добиваться правосудия.
Сегодня в Чечне люди буквально парализованы страхом. Если у родителей убивают сына, они, как правило, молчат. Если пытают, если отдают под суд по сфабрикованному делу – тоже молчат. Ведь начнешь жаловаться, к тебе придут те же самые преступники или их сослуживцы, изобьют, заберут кого-то из родных... Сейчас в республике готовы говорить и просить о помощи фактически лишь в одной ситуации – если человек после похищения исчезают бесследно. Тогда родственники не могут не искать, стучатся в каждую дверь, используют любую возможность спасти пропавшего или хотя бы разузнать о его судьбе, хотя бы получить тело, если он погиб.
Так в Мобильную группу пришли родственники Ислама Умарпашаева. Они просто не знали, куда еще обратиться. Юристы из СМГ раскрутили дело, завалили правоохранительные органы запросами, подали жалобу в Европейский Суд... Из Страсбурга в адрес российского руководства посыпались «срочные вопросы», с федерального уровня их «спустили» в Чечню... Местным следователям нужно было хотя бы изображать видимость деятельности, ОМОН начали «беспокоить»... И те решили, что Ислама проще выпустить, раз уж из-за него столько проблем. Когда отпускали, конечно, заставили поклясться, что он даст показания, будто все эти четыре месяца не в подвале сидел, а болтался где-то в Подмосковье, без спросу родителей: «Отец, мол, в жизни бы не отпустил, сам поехал, не звонил ни разу...».
Если в Чечне похищенного по той или иной причине – за выкуп или из-за скандальности дела – в конце концов, отпускают на свободу через несколько дней, недель или месяцев, его, как правило, заставляют рассказать именно такую историю. И он рассказывает. И подписывает. Потому что страшно – за себя, за семью. Ведь подробно объясняют, что будет, если хоть слово кому шепнешь. И главное, на своей шкуре уже знаешь, как это бывает... Но Ислам хотел говорить, и Мобильная группа предложила спрятать его в надежном месте вместе с ближайшими родственниками, если он, несмотря на угрозы силовиков, расскажет следователю правду.
С весны 2009 года СМГ фактически взяла на себя ответственность за Ислама и его родных. Их увезли в поселок Xв центральной России, поселили на охраняемом объекте. Только таким образом можно обеспечить их безопасность. Расследование долгое время стояло на месте. Отвечавший за него в Чечне следователь без обиняков объяснял юристам, что омоновцев допрашивать не собирается, потому что они мало того, что на допрос не явятся, так еще его самого подкараулят и изобьют. И пусть юристы войдут в его положение: страшно ему, и любому другому на его месте было бы страшно. К делу подключились международные организации. Удалось поднять шум в прессе. И наконец, через много месяцев усилий, следствие передали из Чечни федеральному следователю, полковнику Соболю, работающему, кстати, и по делу Наташи Эстемировой.
Нельзя сказать, что Соболь смог многое сделать для раскрытия убийства Эстемировой – главная на сегодняшний день официальная версия об ответственности за это преступление боевиков крайне неубедительна, и просто неизвестно, какие именно шаги были предприняты для проверки возможной причастности чеченских властей. Но за дело Умарпашаева он взялся всерьез. Несмотря на серьезные препятствия и угрозы со стороны местных силовиков осмотрел в Грозном вместе с Умарпашаевом и СМГ базу ОМОН, где содержался Ислам. Начал вызывать для допроса и опознания конкретных бойцов ОМОН... Но эти бойцы до сих пор так и не явились на допрос. И как выяснилось, полковник Соболь ничего не может сделать, чтобы заставить рядовых сотрудников ОМОН сотрудничать со следствием.
Мобильная группа, надеясь, что публичность подтолкнет следствие, непрерывно общалась с журналистами, устраивала для них интервью с Исламом Умарпашаевым... Публикаций становилось все больше, но результата это не давало. А в начале октября этого года на руководителя СМГ Игоря Каляпина вышел корреспондент НТВ Николай Ковальков. Он предложил Каляпину сделать сюжет про Умарпашаева для еженедельной программы «Центральное Телевидение». Естественно, Каляпин согласился. То, что федеральный телеканал готов заниматься освещением дела Умарпашаева и других похищений в «кадыровской» Чечне, казалось невероятной удачей, почти чудом. Если это покажут по НТВ, покажут в «прайм-тайме» миллионам зрителям, значит, что-то меняется, значит, есть надежда на нормальное расследование.
Журналисты НТВ поговорили с Исламом Умарпашаевым и его родственниками в том самом «тайном» домике где-то в центральной России. Они выезжали в Чечню, чтобы снять там за работой Каляпина и других сотрудников СМГ. Рискнули побеседовать и с причастными к делу Умарпашаева представителями чеченских силовых структур. В Ессентуках взяли интервью у старшего следователя Соболя – как раз в этот день, 13 октября, там заканчивалось судебное разбирательство по жалобе на него за бездействие со стороны Каляпина (суд Каляпин проиграл). 16 октября сюжет должен был выйти в эфир. Но не вышел. Авторы проинформировали Каляпина, что от них требуют, чтобы в материал включили комментарий кого-то из высокопоставленных лиц, а с этим проблемы. Прошло еще две недели. И наконец, сюжет решились поставить в программу 30 октября, заранее предупредив Каляпина, что его могут снять «после Дальнего Востока», потому что с острыми материалами такое бывает.
Материал показали в восточных регионах. И тут Каляпин получил смс от одного из журналистов. Тот писал, что сюжет сняли с эфира, но зрители в Москве, в европейской части страны это заметят, потому что дырка в программе получилась большая, минут на десять и заткнуть ее в последний момент было нечем, кроме как рекламой. Корреспондент подсказал, что в Интернете материал уже разместили, и его можно скачать и распространять в разных соцсетях. «Мы проиграли», объяснял он, но это не значит, что больше ничего нельзя сделать.
Значит, «проиграли»... Но как ни странно, оказалось, что выиграли. Потому что, даже если в ближайшее время, после вала возмущенных публикаций, НТВ так и не покажет сюжет в других регионах, на выходе его внимательно посмотрит даже больше людей, чем в том воскресном эфире. Ведь когда ажиотаж по поводу снятия «чеченского материала» достиг пика и стал было затухать, комментарий пресс-секретаря НТВ вызвал новую волну возмущения в прессе. Мария Безбородова сказала: «Действительно, сюжет был показан на Дальнем Востоке, после чего руководством [компании] было принято решение отправить его на доработку, проверку и уточнение фактов… Вообще это довольно обычная практика в работе информационной редакции». Возможно, именно слова об «обычной практике» и раскрутили дальнейший медийный скандал. За последние годы эта практика слишком надоела. Так надоело, что просто нечем дышать. И конечно, не было у руководства канала реальных претензий к материалу, если на Дальнем Востоке и Урале его дали в эфир. Или в восточной части России стандарты объективности и точности на порядок ниже, чем в западной? Да нет, конечно. Всем все понятно.
Я много лет работаю в Чечне и похищения людей силовиками – сначала «федералами», потом «кадыровцами» – выжжены у меня на подкорке, как у любого, кто опрашивал сотни матерей, чьих сыновей увели из дома люди в камуфляжной форме. Увели в никуда. Более трех тысяч «исчезли» с начала второй войны. Родители, которые годами ищут своих детей, готовы отдать что угодно за крупицу информации, за кости, которые можно похоронить. Это невыносимо. И невыносимо годами смотреть на чужие слезы и понимать, что ты ничего не можешь сделать.
Этой весной вместе с коллегами из «Мемориала», Московской Хельсинкской группы и «Комитета против пыток» я подписала обращение к президенту Медведеву. В нем мы ссылались на официальные письма из Следственного Комитета при Прокуратуре РФ по ЧР и Прокуратуры Чеченской Республики, где эти государственные структуры, непосредственно ответственные за расследование, констатируют свою полную беспомощность во всем, что касается похищений людей в Чечне. Следственный комитет ссылается на саботаж со стороны сотрудников республиканских силовых структур, которые не выполняют никаких указаний и не являются на допросы. Прокуратора, в свою очередь, настаивает, что следователи зачастую сами занимаются укрывательством преступников и «в результате несвоевременного возбуждения уголовных дел, ненаступательности и неактивности расследования, виновные лица скрываются, местонахождение потерпевших не устанавливается». Мы просили Дмитрия Анатольевича Медведева лично вмешаться в эту ситуацию для обеспечения той самой «законности», о необходимости которой он сделал немало заявлений за более чем три года в президентском кресле. Никакого внятного ответа на наше обращение не последовало. И никаких мер федеральным центром принято не было.
Сюжет, в рамках «обычной практики» снятый с эфира НТВ в прошлое воскресенье, построен вокруг дела Умарпашаева. Но в самом начале зрители видит других жителей Чечни, с которыми работает Мобильная группа. Их дети исчезли. И каждый из них говорит буквально несколько слов о своем похищенном сыне и просит о помощи. Для этих людей Ислам Умарпашаев – счастливчик.
Да, его пытали. Да, он 4 месяца просидел в подвале. Да, он не может вернуться домой, не может свободно ходить по улицам, работать, жить нормальной жизнью. Его каждый день могут вычислить и убить. Но сейчас он жив. И с ним его родители. А вот живы ли их сыновья? И если живы, вдруг их истязают так, что даже смерть кажется благом?
Я просматриваю публикации о сюжете, снятом с НТВ, и радуюсь, что толерантность к цензуре сейчас ломается именно на нем, и те, кому вчера не было дела до Чечни, сегодня по косточкам разбирают дело Умарпашаева. Радуюсь, потому что от этого, может быть, что-то изменится. По крайней мере, должно измениться...
PostScriptum
Пока писалась эта статья, стало известно о новом скандале - со снятием на том же НТВ из сетки программы, в которой должен был обсуждаться среди прочего обед госчиновника Василия Якеменко в очень дорогом ресторане.
