Елена Боннэр, одна из ведущих советских диссидентов и борцов за права человека в России, умерла 18 июня этого года в возрасте 88 лет.
Сегодня исполняется 40 дней со дня смерти Елены Боннэр. В связи с этой датой, мы публикуем воспоминания о ней Джери Лейбер, которая является одним из основателей Хьюман Райтс Вотч.
В 1979 году я приехала в Москву с чемоданом, набитым теплыми вещами для правозащитников, сидящих в сибирских лагерях. Еще у меня был с собой драгоценный телефонный номер людей, с которыми мы не были лично знакомы — Елены Боннэр и ее мужа, лауреата Нобелевской премии Андрея Сахарова.
По официальной версии я отправилась в Москву с группой издателей посетить Московскую книжную ярмарку. Неофициально же я приехала для того, чтобы повидать преследуемых членов Московской Хельсинкской группы (МХГ) и сказать им, что они не одни. Объяснить им, что мы создали организацию Хельсинки Вотч (которая впоследствии станет называться Хьюман Райтс Вотч), чтобы оказывать им поддержку и предавать гласности политику репрессий в СССР.
В квартиру Сахаровых я принесла с собой бесценный для хозяев подарок — фотографии их детей и внуков, живущих в Бостоне, штат Массачусетс. Я смотрела, с какой радостью Сахаровы разглядывали лица внуков, которых никогда не видели, и меня захлестывала волна возмущения перед жестокостью власти, не дающей этой и другим семьям возможности навестить своих близких, написать письмо, позвонить по телефону. Во времена правления Леонида Брежнева жители СССР были полностью отрезаны от окружающего мира: телефон прослушивался, почта цензурировалась, радио- и телепередачи блокировались, выездные визы не выдавались.
Елена Боннэр согласилась организовать для меня встречу с Московской Хельсинкской группой. Она предупредила, что как только встреча состоится, за мной начнут следить, и посоветовала провести ее перед самым отъездом. Так что мы собрались в квартире Сахаровых в мой последний день в Москве: я пришла с чемоданом, а потом поехала прямиком в аэропорт.
Что же это были за люди, разговор с которым был чреват столь серьезными проблемами? С десяток человек, в основном немолодые женщины. Те, кто помоложе — лидеры группы: Юрий Орлов, Анатолий Щаранский и Александр Гинзбург — были арестованы и приговорены к долгим тюремным срокам, лагерям строгого режима, ссылке. За что? За то, что рассказывали правду о преследованиях со стороны властей.
Я предполагала, что те, с кем мне удалось встретиться, избежали ареста, потому что были знамениты, как Сахаровы, или потому что это были женщины или старики. Но я ошибалась. В течение нескольких месяцев многих из них тоже арестовали. Сахаровых сослали в закрытый город Горький, где они жили фактически под домашним арестом. Все мои попытки получить визу для въезда в Советский Союз пресекались. Потребовались восемь лет и смена руководства страны, прежде чем я смогла вернуться в Россию.
С приходом к власти Михаила Горбачева начались реформы. Одним из первых признаков перемен стало получение Еленой Боннэр в октябре 1985 года разрешения покинуть Горький и поехать в Бостон на операцию на сердце. Двенадцатого мая 1986 года, в десятую годовщину основания Московской Хельсинкской группы, состоялось счастливое воссоединение Елены Боннэр, выздоравливающей после коронарного шунтирования, Анатолия Щаранского (ныне Натана Щаранского), освобожденного из тюрьмы в обмен на советского шпиона, и Людмилы Алексеевой, одной из основательниц МХГ, которая была вынуждена уехать в США и стала представителем группы за границей. Они встретились впервые с 1977 года.
Елена Боннэр объясняла, что ее членство в Московской Хельсинкской группе изначально было чисто символическим: она вступила, чтобы показать, что Сахаров поддерживает группу. «А потом началось, - вспоминала она, - кого-то арестовали, кто-то уехал. Пришлось взять инициативу на себя. В итоге я сама проводила пресс-конференцию в день политических заключенных 31 октября 1983 года...». Таковы были ее самоотверженность и мужество.
Из всех последующих встреч с Еленой Боннэр мне особо запомнилась одна. Это было в Москве, в июне 1990 года, за полтора года до распада Советского Союза. В нашу группу вступила Розлин Картер, она хотела встретиться с несколькими московскими героями-правозащитниками, вернувшимися из лагерей. Боннэр пригласила нас обеих на чай.
Тогда я в первый раз попала в квартиру Елены Боннэр после смерти Андрея Сахарова, произошедшей 14 декабря 1989 года. Знакомая гостиная, заставленная цветами и увешенная фотографиями знаменитого ученого, диссидента и общественного деятеля, казалась храмом памяти. Здесь все говорило о великом человеке, безвременно ушедшем в такой важный для развития своей страны момент.
Однако Елена Боннэр не была похожа на классическую скорбящую вдову, да и встреча наша ничем не напоминала светские посиделки за чаем. Она пригласила еще троих гостей: журналиста, писателя и недавно избранного депутата парламента. Они пришли, чтобы рассказать нам о вопиющей проблеме беженцев, значение которой правительство отказывалось признавать. Елена Боннэр всегда опережала свое время. Вот и в этом случае она обратила внимание на вопрос, который с годами станет лишь более острым и болезненным.
Елена Боннэр была человеком сильным, вдумчивым и преданным своему делу. Она оставалась такой всю долгую жизнь и стойко держалась своих убеждений, даже когда они противоречили взглядам уважаемых ею людей. Эта женщина, посвятившая жизнь правозащитной деятельности, всегда была верна себе. И я горжусь тем, что знала ее.
