«Проходите», – стильно одетая женщина средних лет открывает передо мной дверь на кухню. Здесь светло, просторно. «Муж как раз тут ремонт закончил, перед тем как…» – перед тем как исчез бесследно в марте прошлого года. У него приболела мама, и он поехал за ней, чтобы привести ее к себе в Донецк, поводить по врачам. Минут через тридцать, где-то с полдороги, позвонил жене. А когда через несколько часов она сама его набрала – узнать, что ж так долго, – телефон был «выключен или вне зоны действия сети». И все. Нет человека.
«Вы только имя мое не называйте, нигде никому! И мужа тоже не называйте. Я не хочу, чтобы они знали, что я тут с Вами разговаривала», – вдруг просит, ну, пусть будет Анна, неожиданно переходя на шепот. Ее просьба озадачивает. Я много лет работала на Кавказе, где только в Чечне за вторую войну до пяти тысяч человек исчезли, многие после того, как их увели силовики. Сотни чеченцев делились с нами историями о том, как искали своих похищенных или просто как в воду канувших близких, обивали все мыслимые и немыслимые пороги, задействовали все доступные официальные и неформальные каналы, платили бешеные деньги за малейший намек на информацию, и все это – с немалым риском для себя. И вот Анна просит молчать о деле ее мужа – она что, не хочет расследования?
Анна объясняет, что в условиях правового хаоса в самопровозглашенной ДНР заявление о пропаже человека подать оказалось непросто. Сначала она долго добивалась от полиции, чтобы там у нее приняли заявление. А когда, наконец, назначили следователя работать, стала его теребить. Звонила, спрашивала, что делается для розыска мужа, думала – если следователя подталкивать, дело сдвинется с мертвой точки… Сначала следователь просто раздражался, говорил: «Муж Ваш запил, наверное, или свалил от Вас к подружке, а мне искать?» А потом заявил: «У меня, вообще, сильное подозрение, что ты сама его и убила. Подумаем теперь, что с тобой делать».
Анна была так напугана, что уехала из Донецка. «Только недавно вернулась, раньше не решалась, – вздыхает она. – И если им обо мне напомнить, мало ли… Кто его знает, кто мужа забрал: эти силовики с автоматами, которые тут на каждом шагу, просто бандиты, или те бандиты, которые среди силовиков. Нет больше моего мужа. И буду я снова вопросы задавать, расследования требовать, вдруг и меня исчезнут?»
В ходе рабочей поездки на восток Украины в мае этого года Хьюман Райтс Вотч получила сведения о десятках пропавших. Большинство из них исчезли в дороге: либо в пределах ДНР, либо по пути из ДНР на контролируемые правительством территории. Некоторые со всей очевидность «потерялись» именно в ДНР. Другие, возможно, пропали по ту сторону линии соприкосновения.
Но по всем этим эпизодам со стороны ДНР не видно серьезной заинтересованности в том, чтобы найти пропавших, выяснить, что произошло. Некоторые родственники исчезнувших, с которыми мы общались, говорили, что им «советовали не задавать лишних вопросов», а иногда и прямо запугивали, чтобы «сидели тихо».
Как Анна, с которой мы по секрету разговаривали на кухне.
