«Так не было даже при Ичкерии... Я ведь тогда тоже платка не носила, и иногда цеплялись какие-то блюстители нравственности, но рук не распускали. Вообще, скажешь им: не ваше дело - у меня отец есть, братья есть, кто вы такие, чтобы мной командовать?!.. Они на этом месте отвязывались, не хотели проблем. А сейчас не знаешь, куда спрятаться. У них сила, власть, и они везде...» Красивая женщина лет двадцати семи в узкой, идеально сидящей юбке и отглаженной светлой рубашке беспомощно разводит руками: «Это настолько унизительно... И у тебя нет выхода, кроме как надеть эту косынку: потому что если они тебя, скажем, ударят, а они могут, то твои братья не смогут это так оставить, им придется разбираться, и те их просто убьют... Ты одеваешься по их правилам даже не потому, что боишься за себя, - а чтобы не подставлять семью...»
В июне Мадину с подружкой расстреляли из пейнтбольного ружья. То есть сначала они подумали, что ружье настоящее, даже не ружье, а автомат... Девушки шли по главной грозненской улице, что-то обсуждали, смеялись. И вдруг рядом остановилась «Приора» без номеров. Боковое стекло опустилось, наружу высунулось дуло, и мир неожиданно сузился до размеров этого дула, втянулся в черную дыру. Мадина услышала хлопки выстрелов, почувствовала сильный удар в грудь, вжалась в стену дома. Она была уверена, что умирает, но сознание почему-то не уходило, и по блузке расплывалось не красное, а синее пятно. И стена была забрызгана синим. А юбки онемевшей от ужаса подружки расцвечена зеленым. В окне машины маячила широкая ухмыляющаяся рожа, мужик хохотал, показывал пальцем, виднелась сильная рука, обтянутая черной «кадыровской» униформой, от его смеха, казалось, лопнут барабанные перепонки...
Боль Мадина почувствовала с запозданием, точнее - сильное жжение, перерастающее в боль. Подружка первая пришла в себя, схватила ее за руку, затащила в ближайший магазин. Продавщица всплеснула руками, долго цокала языком, пыталась отчистить краску влажными салфетками, разглядывала расплывающиеся по коже синяки, советовала дома приложить лед... Она вызвала девушкам такси, и когда они садились в машину, то увидели пятна красной, синей и зеленой краски на мостовой, на стенах домов, и поняли, что стреляли не в них одних... А еще прямо на дороге валялись желтые листовки. Мадина подняла одну и, наконец, стало понятно, что именно произошло. Черные буквы плясали перед глазами:
«Дорогие сестры!
Хотим вам напомнить, что каждая чеченка, согласно нормам, традициям ислама, нашим обычаям, ОБЯЗАНА НОСИТЬ ПЛАТОК.
Неужели вам не противно, вызывающе одевшись, с непокрытой головой, слышать в свой адрес непристойные «комплименты» и предложения? ОДУМАЙТЕСЬ!!!
Сегодня мы вас обливали краской. Это всего лишь ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.
НЕ ЗАСТАВЛЯЙТЕ НАС ПРИБЕГАТЬ К БОЛЕЕ ЖЕСТКИМ МЕРАМ!!!»
На следующий день Мадина надела платок. Она не видела другого выхода. Было невыносимо страшно, и на каждом перекрестке, за каждым углом мерещились люди в черном, силовики. И они действительно ездили по городу, патрулировали в центре улицы еще, наверное, недели две. Женщины перестали выходить с непокрытой головой. Тем более сам президент, сам Рамзан Кадыров явно одобряет борьбу за женскую скромность, даже сказал по телевизору, что если найдет тех, кто обстреливает девушек краской, вынесет им благодарность.
Но к середине лета обострение, вроде бы, закончилось. Правда, ходили слухи, что незамужних женщин будут выгонять с работы, не дадут даже закончить университет. Но пока никого не уволили, и может, еще обойдется... Девушки снова появлялись в центре города с непокрытой головой, с короткими рукавами - то есть, в школу, институт, «в присутствие» без косынки не придешь, но просто пройтись по улице, наверное, можно...
Только в середине августа начался Рамадан, и проспект заполонили уже не силовики, а люди в исламской одежде из Центра духовного и нравственного воспитания при республиканском муфтияте. Они раздавали женщинам цветные брошюрки-раскладушки, иллюстрированные изображениями правильно одетых мусульманок. Там было написано, как чеченская женщина должна одеваться, согласно требованиям ислама. «Дорогая исламская сестра, сегодня Чечня хочет соблюдать благопристойность и нравственность...Мусульманка, показывай своей одеждой чистоту, нравственность, а самое главное - веру. Своей одеждой и своей нравственностью ты сохраняешь честь себе, своим родным и родителям!» - наставляли женщин составители инструкции. А еще они обращались к мужчинам, требуя, чтобы те контролировали внешний вид своих женщин: «К сожалению, приходиться признавать: на улицах мы видим ужасную картину. Мы не обвиняем в этом женщин. Главная вина... лежит на мужчинах. Жена не сойдет с ума, если муж не сойдет... Нам нужна ваша помощь, мужчины... Из всего, что мы видим, самое ужасное - это одежда некоторых женщин. Но еще ужаснее то, что мужчины так разрешают одеваться своей сестре, жене, дочери, не считая такую одежду плохой».
Ревнители нравственности ходили группами. Они окружали женщин, осмелившихся выйти без платка или в недостаточно длинной юбке, громко стыдили их, называли их поведение непристойным, требовали, чтобы те не позорились и немедленно «оделись». Яхита не понимала, что происходит. Она уже давно жила в Москве, домой, в Грозный, приезжала только в отпуск, повидаться с родственниками. Нет, она, конечно, заметила, что девушек одевают в платки - дикторши на телевидении, преподаватели, сотрудницы разных учреждений, студентки, даже первоклассницы все как будто в одночасье повязали косынки. И подружки, конечно, обсуждали вполголоса, что во время войны мужики совсем не возражали, чтобы женщины их спасали, закрывали грудью, работали, выбиваясь из сил, кормили всю семью, а теперь вот вспомнили, что они мужчины, а «женщина должна знать свое место». Яхита согласно кивала, но слушала вполуха. В конце концов, это уже не ее проблемы. Но оказалось - и ее тоже.
Она шла по проспекту с новорожденным ребенком на руках, да еще тащила за собой трехлетнего сынишку. Было очень жарко, и она надела юбку до колена и легкую майку с коротким рукавом. На волосы, кстати, повязала «полоску» - свернутый в несколько раз платок - раз уж все теперь носят, зачем выделяться? И вдруг к ней подошли четверо мужчин, одетых по-мусульмански, стали кричать, показывать пальцами на ее голые руки, говорить, что она ведет себя неприлично, безобразно... Яхита от изумления потеряла было дар речи, но потом опомнилась и стала кричать, что она мать двоих детей и за всю жизнь ничем себя не запятнала, и что они права не имеют делать ей замечаний. Она повторяла, что у нее есть муж, есть брат, и она им сейчас позвонит, чтобы они приехали и разобрались. Видя, что Яхита хватается за телефон, мужчины пошли на попятный. А один сказал: «Не надо никому звонить. Не устраивай скандала. У нас приказ с самого верха. Мы не можем этого не делать, поняла?» Яхита поняла - и уже на следующий день купила себе билет назад, в Москву. Она не хотела больше здесь оставаться.
К мужчинам в мусульманском облачении вскоре присоединились агрессивные молодые парни. Некоторые заходили совсем далеко - хватали девушек за руки, дергали за волосы. Обучением женщин нравственности с удовольствием занялись и силовики. Девятнадцатилетнюю Фатиму мать буквально умоляла не выходить на улицу без косынки, уж тем более в центре города. «Не провоцируй их! Пожалуйста! Они ведь могут даже убить. Вчера в Черноречье шла девушка без косынки, так они ее в машину запихнули и увезли... Теперь никто не знает, где она!» И Фатима повязывала платок, чтобы не расстраивать маму, а выйдя на улицу, убирала его в сумку. Просто унизительно казалось покрывать голову потому, что тебя заставляют. Было самое начало месяца Рамадан. Она шла с распушенными волосами, в длинном, но обтягивающем, по фигуре платье. Платье было новое, и с утра Фатима сама залюбовалась своим отражением в зеркале... На углу стояло две машины «кадыровцев» - молодые ребята, бородатые, в черной форме, с оружием. Их было человек семь-восемь. Они окликнули девушку, явно пытаясь познакомиться. Фатима сделала вид, что не слышит, и ускорила шаг. Парни выскочили из машин, устремились за ней, окружили, начали говорить сальности. Девушка попробовала их осадить, крикнула: «Отвяжитесь!» Но они разошлись еще больше, стали кричать, что если бы она пристойно одевалась и носила платок, то к ней бы никто не приставал, а так она своим видом привлекает мужское внимание, соблазняет мужчин. Они сказали, что она «грязная», и ей место в помойке. Схватили Фатиму за руки и поволокли к мусорному баку.
Девушка плакала, пыталась сопротивляться. Ее тянули за волосы. На улице были люди, но никто не вмешивался. И только одна женщина лет сорока наконец не выдержала. Бросилась к Фатиме, буквально вцепилась в нее, орала: «Что вы делаете? Отпустите девочку!» Парни пытались стряхнуть женщину, но она не разжимала рук, кричала все громче. В конце концов, они бросили Фатиму и ушли. И девушка до сих пор молится на свою спасительницу. А та и сама не понимает, как не испугалась. Наверное, голову потеряла, инстинкт самосохранения отказал от ужаса и жалости. Сама она, кстати, носит платок. Потому что считает это правильным. Уже много лет носит. Только вот сейчас порой хочется его снять: «Понимаете, от такого обращения даже женщине, которая сама хочет носить платок, начинает казаться, что он ее душит...»
