После нападения на Юнус-Бек Евкурова, одна из наиболее обсуждаемых «кавказских тем»: не получит ли Рамзан Кадыров контроль над Ингушетией. Эти дискуссии становятся особенно актуальны, когда находящийся в больнице Евкуров не приходит в сознание, а Кадыров делает громкие заявления о том, что президент Медведев уже дал ему мандат на руководство операцией против исламистского подполья в Ингушетии. Перепуганные ингуши призывают Руслана Аушева возглавить республику «до выздоровления президента», и Аушев, не желающий отдавать Ингушетию «под Кадырова», к этому даже готов, только вряд ли у него есть шансы: в Кремле не любят независимых политиков. В любом случае, основной вопрос сегодня состоит в следующем: насколько широкие полномочия все же получил от федерального центра Кадыров, и как это может повлиять на ситуацию в Ингушетии, маленькой и когда-то спокойной – особенно по сравнению с соседней Чечней – республике, за последние пару лет ставшей главной горячей точкой России.
Еще не так давно по границе Чечни с Ингушетией проходила черта между войной и миром. Пересекая эту черту, ты каждый раз невольно выдыхал: «Теперь все будет нормально. Здесь – безопасно». Пусть нищета, грязь, коррупция, но здесь не убивают людей, не стреляют, не похищают...
Когда все изменилось? Реалии, ранее существовавшие только «за чертой», в Чечне, потихоньку переползали в Ингушетию. В 2002 году начались похищения людей. Сначала – чеченских беженцев. Похищенных, как правило, увозили в Чечню, где они пропадали бесследно. Затем понемногу похищения, пытки, исчезновения стали затрагивать и ингушей, но до июня 2004-ого такое случалось нечасто…
Тот июнь и стал своеобразным рубежом – в ночь на 22ое – невольно задумываешься о символичности даты – в Ингушетию вошла война. отряд боевиков во главе с Шамилем Басаевым на несколько часов захватил Назрань и соседний Карабулак, перебив более сотни местных силовиков. Всю ночь людей трясло от ужаса, а на следующий день, когда начали хоронить погибших милиционеров, Ингушетия оцепенела от горя. На тот момент большинство жителей было готово поддержать любые действия властей, лишь бы ничего подобного не повторилось, и начало контртеррористической операции только приветствовалось. Но спецоперации проводились в «чеченском стиле»: зачищали села, забирали молодых парней, пытали, требовали признаться в участии в «нападении на Назрань», в связях с боевиками, назвать сообщников. Под пытками признавались в чем угодно, называли иногда произвольные имена. И тех тоже забирали, пытали, требовали назвать кого-то еще.
За три года такой жизни население республики стало воспринимать власть, и в особенности силовые структуры, как врага – возможно, худшего, чем вооруженное подполье. При этом деятельность самого подполья в результате контртеррористических мероприятий отнюдь не сокращалась, а разворачивалась все активнее, достигнув небывалого размаха к середине лета 2007 года. Боевики нападали на милиционеров, военных, чиновников, вплоть до самых высокопоставленных. Что-то случалось почти ежедневно. В ответ силовики проводили агрессивные спецоперации, убивали попадавших под подозрение молодых ребят прямо на улице или в домах, на глазах у родственников. Трудно сказать, как много молодежи уходило в горы, но насилие и унижения со стороны силовиков вкупе с неэффективностью властей на настроениях, конечно, сказывались. Поддержка боевиков постепенно росла, ненависть к спецслужбам – тоже. С конца 2007 года республику охватила волна протестных выступлений. Власти их жестоко подавляли, но не помогало – люди требовали отставки президента Зязикова, смены силового руководства, прекращения произвола. А боевики продолжали делать свое дело.
Осенью 2008 Кремль понял, что ситуация в Ингушетии кризисная и игнорировать ее нельзя. Зязикова, наконец, отправили в отставку, что среди местных жителей вызвало бурное ликование. На смену ему пришел Юнус-Бек Евкуров, карьерный офицер, выходeц из десантных войск, работавший в системе ГРУ. Первоочередная задача Евкурова состояла в подавлении вооруженного подполья. При этом специфику ингушского общества он понимал прекрасно. Евкуров немедленно провел ряд своеобразных миротворческих, действий: привлек на свою сторону оппозицию, создал Совет по правам человека при президенте Ингушетии, куда вошли авторитетные в республике люди. Настаивая на необходимости жесткой борьбы с инсургентами, Евкуров одновременно пытался ввести ситуацию в правовое русло, пресечь похищения людей и другие незаконные действия силовых структур. Ему было очевидно, что противоправные контртеррористические меры только отвращают население от власти, даже подталкивают молодежь к вооруженному подполью.
Критики Евкурова сейчас говорят, что за восемь месяцев своего президентства вплоть до теракта 22 июня – опять все та же символичная дата – Евкуров не показал значимых результатов ни с точки зрения подавления подполья, ни с точки зрения прекращения произвола силовых структур. Но Евкурову досталось очень тяжелое «наследство», и за несколько месяцев нереально решить проблемы, нараставшие в течение нескольких лет. Евкуров последовательно пытался сократить разрыв между народом и властью, заставить людей поверить, что государственные структуры защищают общественные интересы. И здесь он серьезно преуспел. Сегодня, судя по тому, что доносится до нас из Ингушетии, люди с замиранием сердца читают бюллетени о состоянии здоровья президента, надеются, что он вернется, связывают свои надежды именно с ним – и с тем, что Москва поймет: Ингушетии нужен путь Евкурова, а не путь Кадырова. Последний не принесет республики стабильности.
При этом Москва расценивает работу Кадырова как эффективную и на сегодняшний день готова использовать его и за пределами Чечни. Само начало совместной спецоперация кадыровских и ингушских структур в Сунженском районе Ингушетии в середине мая этого года служит тому доказательством. До недавнего времени контртеррористические действия в Ингушетии оставались прерогативой ФСБ, и Кадырова видеть там не хотели, но на фоне все растущей активности боевиков Кремль допустил его в республику. Впрочем, в рамках этой спецоперации Кадыров действовал вместе с Евкуровым, и Евкуров, по крайней мере для жителей Ингушетии, оставался своеобразным гарантом того, что кадыровские структуры не выйдут из под контроля. А сейчас, когда Евкуров – будем надеяться, временно – выбыл из игры, роль Кадырова возрастает, и последний, будучи человеком крайне амбициозным, не может упустить такую возможность расширить поле своего влияния в регионе.
Кадыровцы - преимущественно бывшие боевики, знают подполье изнутри, жестоко преследуют родственников боевиков, берут заложников. С точки зрения подавления подполья, эта тактика, казалось бы, сработала: на территории Чечни в последние годы активность боевиков достаточно низкая. Краткосрочная задача была решена. Но какой ценой, и чем это аукнется России в будущем?
Чечня, формально являющаяся одним из субъектов РФ, в реальности существует как анклав, не имеющий ни малейшего отношения к российскому правовому пространству, где работают только одни правила – правила Рамзана Кадырова. И заявляя: «Мы будем вести свое расследование [нападения на Евкурова] по-горски, по-вайнахски, и месть будет жестокой» – Кадыров лишь в очередной раз подчеркивает, что российский закон ему не указ. И именно об этом стоит задуматься Кремлю, принимая решение о том, давать ли президенту Чечни карт-бланш в сопредельной республике.
Кроме того, cитуация в Ингушетии в принципе иная, чем в Чечне. Там тоже похищали и убивали «гражданских», но население не оказывалось в атмосфере тотального террора. Там более традиционное общество, бОльшую роль играют тейповые отношения, а протестный потенциал сейчас несомненного выше, чем у измученных бесконечно долгой войной соседей.
Kонтртеррористические операции Кадырова на территории Ингушетии, проводимые присущими ему методами и бесконтрольно, могут обернуться в Ингушетии социальным взрывом. Путь же, избранный Евкуровым, нелегок и не приносит сиюминутных результатов, но в долгосрочной перспективе гораздо эффективнее, чем то, что сделано в Чечне. «Прямой и жесткий ответ» на действия боевиков, который хочет видеть Дмитрий Медведев, не должен идти вразрез с его же постулатами о России как о правовом государстве...
