Права человека существуют, чтобы защищать людей от произвола и безразличия власти. Они устанавливают черту, за которую государству нельзя заходить, и нормативные установки, которыми государство должно руководствоваться. Сегодня мы становимся свидетелями того, как новое поколение популистов переворачивает эту парадигму с ног на голову. Претендуя на выражение «воли народа», они начинают относиться к правам и свободам как к досадной помехе на пути реализации их видения воли большинства. Они воспринимают права человека как что-то ненужное, которое только мешает им защищать страну от угроз и напастей – опять же, как они их понимают. Вместо того чтобы принять концепцию прав человека для всех, они апеллируют к декларируемым интересам большинства, приглашая аудиторию поддаться соблазну опасной убежденности в том, что уж ей-то – аудитории – все эти права и свободы точно не пригодятся для защиты от длинной руки государства, претендующего на заботу о всеобщем благе.
Привлекательность такого популизма становится все сильнее в условиях нарастающей в обществе неудовлетворенности сложившимся статус-кво. На Западе многие чувствуют себя выброшенными за борт из-за технологического прогресса, глобализации экономики и растущего неравенства. Леденящие кровь теракты генерируют волны тревоги и страха. Кому-то некомфортно в обществе, ставшем непривычно многообразным в этническом/расовом и религиозном отношении. Усиливается ощущение, что правительства и элиты в целом не волнуют проблемы общества.
Это глухое недовольство выносит наверх и даже приводит к власти политиков, которые представляют права человека как придуманные исключительно для защиты подозреваемых террористов и мигрантов – ценой безопасности, экономического благополучия и культурного комфорта мифического большинства. Козлами отпущения назначаются беженцы, иммигрантские общины и меньшинства. Правда в таких ситуациях чаще всего мало кого интересует. Бал правят ложно понимаемая самобытность, ксено- и исламофобия, расизм.
Эта зловещая тенденция чревата утратой достижений современного правозащитного движения. В годы своего становления оно фокусировалось на том, чтобы оградить людей от опасности повторения ужасов Второй мировой и защитить от репрессий «холодной» войны. Государства, на тот момент только что убедившиеся на собственном опыте, насколько разрушительной и бесчеловечной может быть ничем не ограниченная власть, приняли целый свод международных договоров о правах человека. В мире существовало общее понимание необходимости обеспечения этих прав и свобод для достойной жизни каждого отдельного человека. Формирование культуры уважения прав человека заложило основу для общества большей свободы, безопасности и благополучия.
К сожалению, сегодня все больше людей начинают воспринимать права человека не как инструмент их собственной защиты от государства, а как инструмент подрыва усилий государства, которое пытается защищать их. В США и Европе в рейтинге угроз лидирует миграция, в которой сходятся такие проблемы, как культурная идентичность, рабочие места и терроризм. С подачи популистов все более широкий круг людей начинает думать, что права человека – это для «понаехавших», а не для них же самих, поэтому с ними не жаль расстаться. Популисты подхватывают этот мотив и говорят, что если большинство хочет ограничить права беженцев, мигрантов или меньшинств, то оно вправе это сделать. Существование международных договоров и институтов, препятствующих таким ограничениям, подогревает эту антипатию к правам человека в мире, где самобытность зачастую рассматривается как позитивная альтернатива глобализму.
Наверное, это свойство человеческой натуры – нам труднее почувствовать себя на месте того, кто не похож на нас, и проще принять нарушения прав «других». Люди утешают себя опасным заблуждением, что права человека могут быть не для всех и что есть кто-то, кому их может быть положено меньше, чем тебе.
Но дело в том, что права и свободы по природе своей неделимы – это как наследство, которое можно принять только целиком, вместе с долгами и обременениями. Тебе может не нравиться твой сосед, но если сегодня ты поступишься его правами, то завтра под угрозой окажутся твои собственные, потому что в основе прав человека лежит известное правило: относись к другим людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. Считать права человека привилегией пусть даже большинства, но избранных, - это значит подтачивать фундамент тех прав, которые рано или поздно неизбежно потребуются и самому так называемому большинству, в интересах которого эти права попираются сегодня.
Себе на беду мы забываем демагогов не столь уж далекого прошлого: фашистов, коммунистов и других, которые претендовали на то, что лучше всех знают, что нужно «массам», а в итоге все оборачивалось безжалостным подавлением каждого отдельного представителя этих самых «масс». Как только популисты заводят речь о том, что права человека не вписываются в их понимание воли народа, начало преследований инакомыслящих становится лишь вопросом времени. Причем риск тем выше, чем активнее популисты нападают на независимый суд, отстаивающий верховенство закона, - то есть стоящий на страже тех самых границ, которые права человека устанавливают для государства.
Пожалуй, именно эти установки на безудержную мажоритарность и нападки на сдержки и противовесы исполнительной власти представляют сегодня наибольшую опасность для будущего западной демократии.
Распространяющаяся угроза и вялый ответ
Вместо того чтобы дать отпор стремительно набирающим силу популистским настроениям, слишком многие западные политики, похоже, утрачивают веру и не готовы встать в полный рост на защиту прав человека. Исключения редки и немногочисленны: канцлер Германии Ангела Меркель, премьер Канады Джастин Трюдо и президент США Барак Обама.
Остальные либо, уткнувшись головой в песок, надеются переждать шторм, либо, если и не прямо рассчитывая нажить на популизме политический капитал, не прочь воспользоваться им для укрепления своих позиций. Британский премьер Тереза Мэй обрушивалась с гневом на «левых активистов – правозащитных адвокатов», которые осмеливаются призывать к ответу войска Ее Величества за пытки в Ираке. Французский президент Франсуа Олланд, очевидно заимствуя из агиток Национального фронта, попытался было выстроить свою антитеррористическую политику на лишении гражданства родившихся во Франции людей с двойным гражданством. Потом, правда, он отказался от этих планов и выразил сожаление за подобную инициативу. Голландское правительство поддерживает ограничения на то, чтобы женщины-мусульманки закрывали лицо. Теперь уже многие европейские политики симпатизируют идее венгерского премьера Виктора Орбана закрыть границы и бросить беженцев на произвол судьбы. Такие игры в популизм только усиливают позиции политиков, ведущих наступление на ценности прав человека, и придают им дополнительную легитимность.
Похожие тенденции наблюдаются не только на Западе. Больше того, складывается впечатление, что подъем западного популизма развязал некоторым лидерам руки для эскалации попрания прав человека. Так, в Кремле с удовольствием защищают авторитаризм Владимира Путина недвусмысленными утверждениями, что Запад ничем не лучше с точки зрения приверженности правам человека. В Китае Си Цзиньпин развернул самые жесткие за последние два десятилетия гонения на критиков власти. Турецкий президент Реджеп Тайип Эрдоган с готовностью воспользовался неудачей путчистов, чтобы заодно разгромить оппозицию. В Египте Абдель Фаттах ас-Сиси продолжил «закручивание гаек», начатое после непосредственно после путча. На Филиппинах президент Родриго Дутерте открыто призывает расстреливать на месте подозреваемых в торговле наркотиками и наркоманов, а за компанию – и защищающих их правозащитников. В Индии премьер Нарендра Моди пытался прикрыть неугодные гражданские группы, одновременно закрывая глаза на запугивания и преступления на почве ненависти со стороны индусских националистов, жертвами которых становятся представители религиозных и этнических меньшинств.
На этом фоне сирийский президент Башар Асад, получив поддержку России, Ирана и ливанской «Хезболлы» и убедившись в том, что периодические протесты Запада не стоит принимать всерьез, буквально порвал на клочки законы и обычаи войны и обрушил безжалостные удары на контролируемые оппозицией территории вместе с гражданским населением – как в Алеппо. Несколько африканских лидеров, не без оснований предполагая возможность оказаться под судом в собственной стране или в Гааге, обрушились с резкой критикой на Международный уголовный суд, а трое из них даже объявили о намерении выйти из Римского статута.
Чтобы противостоять этим тенденциям, нужно как можно скорее и максимально широко подтвердить верховенство прав человека. Нарастание популизма не может не дать повода для раздумий представителям политического мейнстрима, но при этом ни государству, ни обществу нельзя отрекаться от базовых принципов. Приверженные правам человека правительства лучше служат народу, будучи в меньшей степени подвержены коррупции, самоуспокоенности и произволу, которые так часто наблюдаются при автократическом режиме. Таким правительствам легче слышать голос граждан, понимать и решать их проблемы. Наконец, такие правительства безболезненнее уходят, когда перестают устраивать своих избирателей.
Но если верх возьмут право силы и воинствующая нетерпимость, мир рискует вступить в темную эпоху. Ни в коем случае нельзя недооценивать нарождающихся демагогов, которые сегодня якобы ради нашего блага растаптывают права других, а завтра будут попирать уже наши права, чтобы гарантировать себе власть – то, к чему одному они на самом деле стремятся.
Опасная риторика Трампа
Наглядной иллюстрацией игры на настроениях нетерпимости стала избирательная кампания Дональда Трампа. Иногда в открытую, порой иносказательно и намеками, он апеллировал к недовольству многих американцев стагнацией в экономике и ростом многообразия культур в обществе, нарушая при этом элементарные принципы достоинства и равенства. Он негативно стереотипизировал мигрантов, занимался шельмованием беженцами, осуществлял нападки на судью за мексиканские корни, глумился над журналистом с инвалидностью, отмахивался от обвинений в сексуальных домогательствах и обещал ограничить возможности женщин принимать решения, по вопросам, связанным с фертильностью.
При этом за его риторикой с точки зрения практической стояло пустота. Например, немалая часть его избирательной кампании была построена на критике торговых соглашений и глобализации, и в качестве козлов отпущения он выставлял «нелегальных» мигрантов, которые якобы крадут рабочие места у американцев. Однако заявленные Трампом угрожающие планы массовой депортации мигрантов, включая тех, кто врос корнями в Америку и вносит достойный вклад в ее благосостояние, никоем образом не помогут вернуть давно утраченные рабочие места в обрабатывающих отраслях. Безработица в США продолжает сокращаться, но, если рассматривать отдельные стагнирующие секторы, проблема явно не в засилье недокументированных мигрантов, которые нередко готовы браться за работу, не слишком привлекательную для большинства американских граждан, и общая численность которых на каждый отдельный момент за последние годы не претерпевала заметных изменений.
Столь же бессмысленным выглядит план Трампа по борьбе с «исламским терроризмом», чреватый скорее обратным результатом, поскольку теперь уже избранный президент в ходе компании очернял те самые мусульманские общины, помощь которых так важна для раскрытия планов террористов. Трамп всячески подчеркивал опасность, исходящую от беженцев, хотя они проходят намного больше серьезную фильтрацию, чем огромное число въезжающих в США людей – бизнесменов, студентов, туристов. При этом он ничего не говорил о планах ограничить такие практики, как тотальная слежка, которая стала беспрецедентным вторжением в частную жизнь американцев, но ничем не доказала своего преимущества по сравнению с традиционной оперативной разработкой конкретного подозреваемого с санкции суда.
Трамп даже поговаривал о возможности вернуть пытки, такие как пытка водой до грани остановки дыхания. По-видимому, он был не в курсе того, каким подарком для вербовщиков террористов стали в свое время «методы интенсивного допроса» при Джордже Буше-младшем. Ситуация вряд ли становится более обнадеживающей от того, что уже после выборов неэффективность пыток разъяснил избранному президенту генерал, выдвинутый им впоследствии на пост шефа Пентагона. Трамп тут же заявил, что все равно готов санкционировать пытки, «если это то, чего хочет американский народ». Себя он очевидно рассматривает в качестве привилегированного толкователя воли народа, а законы и международные договоры, запрещающие всегда и везде причинять человеку боль и страдания, во внимание не принимает.
Волна популизма в Европе
Популизм не обошел стороной и Европу, где точно так же в стагнации экономики обвиняли мигрантов – как соседей по Евросоюзу, так и пришлых. Наивысшей, пожалуй, точкой этой тенденции стал Brexit, но те, кто голосовал за него в надежде перекрыть миграцию, рискуют ухудшением экономической ситуации в самой Британии.
По всей Европе чиновники и политики ностальгируют по далеким сказочным временам, когда не было чужих, - при этом у них под боком в большинстве стран давно сложившиеся иммигрантские общины, которые никуда не денутся и которых нужно интегрировать в общество. Вопрос в том, как это сделать при таком подходе со стороны элит. Отношение некоторых лидеров к беженцам вызывает ощущение грустной иронии. Возьмем, к примеру, Венгрию: в советские времена в Европе сочувственно принимали беженцев из этой страны, а сегодня правительство Виктора Орбана делает все возможное, чтобы по максимуму создать проблемы нынешним беженцам, ищущим спасения от войны и преследований.
Никто не говорит, что все государства обязаны принимать любого, кто постучится в дверь. Но есть международное право, которое устанавливает рамки допустимого при контроле миграции. Людям, которые ищут убежища, должно быть обеспечено справедливое разбирательство, а если их ходатайство будет признано обоснованным – то и само убежище. Нельзя возвращать людей туда, где война, преследования, пытки. За редким исключением, иммигранту, который прожил в стране много лет или обзавелся семьей, должна быть предоставлена возможность легализоваться. Нельзя произвольно задерживать людей, а процедура депортации должна предусматривать процессуальные гарантии.
С этими оговорками – да, действительно, любое правительство вправе отказывать экономическим мигрантам во въезде и отправлять их обратно на родину.
В остальном, что бы там ни говорили популисты, права законно живущих в стране иммигрантских общин должны уважаться в полном объеме. Никто не должен подвергаться дискриминации в доступе к жилью, образованию или занятости. Каждый человек вне зависимости от его правового статуса имеет право на защиту со стороны полиции и на справедливость в суде.
Правительства должны помогать иммигрантам интегрироваться в общество и принимать полноценное участие в его жизни. Чиновники в особенности обязаны препятствовать проповедуемым популистами ненависти и нетерпимости и всячески поддерживать независимые и беспристрастные суды как инструмент обеспечения гарантий прав и свобод. Только так можно совместить растущее многообразие внутри государства с сохранением демократических традиций, которые, как показывает исторический опыт, служат лучшим рецептом процветания.
В Европе особенно хорошо заметно, как некоторые политики обосновывают враждебное отношение к иммигрантам – особенно мусульманам – ссылками на то, что их общины склонны воспроизводить распространенное у многих на исторической родине угнетение женщин или геев и лесбиянок. Правильный ответ на подобные репрессивные практики, - которые, кстати, также вынуждают многих искать убежища за рубежом, - заключается в том, чтобы отвергать их и обеспечивать уважение всеми членами общества прав всех других. Выход не в том, чтобы отказывать в правах той или иной категории населения – сегодня это обычно мусульмане – во имя охраны прав других. Такая избирательность подрывает универсальный характер прав человека, составляющий саму их основу.
Растущий авторитаризм в Турции и Египте
Сползание Турции в сторону диктатуры Эрдогана наглядно иллюстрирует риски, которые возникают в ситуации, когда лидер нации начинает попирать права человека во имя интересов большинства. На протяжении уже нескольких лет он демонстрирует все большую нетерпимость в отношении тех, кто может помешать его планам – будь то застройка парка в центре Стамбула или изменение Конституции с целью сохранения и укрепления собственной власти.
В минувшем году Эрдоган и его Партия справедливости и развития, воспользовавшись неудачей путчистов и сотнями жертв, которыми сопровождалась попытка переворота, развязали репрессии не только против заговорщиков, связанных, по официальной версии, с живущим в эмиграции в США проповедником Фетхуллахом Гюленом, но и против десятков тысяч предполагаемых сторонников в Гюлена по всей стране. Чрезвычайное положение стало удобным поводом заодно расправиться и с критиками власти, закрыв значительную часть независимых СМИ и гражданских организаций. Кроме того, под флагом борьбы с Рабочей партией Курдистана были арестованы депутаты прокурдской партии в парламенте и арестованы или сняты с должностей связанные с ней руководители муниципальных администраций.
После провала переворота правительство Эрдогана пользовалось в Турции широкой поддержкой всего общества, поскольку многие восприняли неудачу путчистов с большим облегчением. Маховик репрессий был уже запущен, и после масштабных чисток судов и других институтов законности на пути Эрдогана больше не осталось значимых препятствий. Можно было бы рассчитывать на оперативную и жесткую реакцию западных лидеров, но они большую часть времени были заняты другими проблемами: от наплыва беженцев в Европу до борьбы с «Исламским государством».
Аналогичные процессы происходили в Египте при ас-Сиси. Успев за короткое время разочароваться в «Братьях-мусульманах», многие египтяне приветствовали свержение Мухаммеда Мурси военными в 2013 г. Однако правление Абдель Фаттаха ас-Сиси оказалось куда более жестким, чем даже многолетняя диктатура Хосни Мубарака, свергнутого во время «арабской весны». Так, только за один день в августе 2013 г. были убиты не меньше 817 демонстрантов – сторонников «Братьев-мусульман», что стало одним из крупнейших расстрелов демонстрантов в новейшей истории.
Многие египтяне полагали, что репрессии – только для исламистов, но при ас-Сиси началась тотальная зачистка политического пространства: ликвидировались правозащитные группы, независимые СМИ и оппозиционные партии, за решетку были отправлены десятки тысяч человек – нередко перед этим они подвергались пыткам, а суд если и был, то чисто формальный.
Тоска по сильной руке
Параллельно с нарастанием популизма, апеллирующего к мнению большинства, обозначился новый запрос на «сильную руку», который особенно ярко проявился во время президентских выборов в США. Логика, видимо, такая: если важна только декларируемая воля большинства, то почему бы не поддержать автократического лидера, который без лишних комплексов готов проводить эту волю в жизнь – пусть даже и в собственных интересах.
Но сиюминутный мажоритарный угар опасен тем, что за ним не видно долгосрочных рисков для общества, живущего под пресловутой «сильной рукой». Взять, к примеру, Владимира Путина, при котором российская экономика изначально была слабой и пронизанной коррупцией, потом не диверсифицировалась на взлете нефтяных цен и в итоге оказалась не подготовленной к новому спаду. Опасаясь новых и еще более массовых всплесков недовольства, подобных тем, которые начались в Москве в конце 2011, в Кремле сработали на предотвращение, введя драконовские ограничения на свободу собраний и выражения мнений, и осуществив беспрецедентное наступление на интернет и гражданские группы.
Чтобы поддержать президентскую власть и поднять падавший рейтинг самого Владимира Путина, была задействована мобилизация вокруг Кремля патриотических настроений на волне российской оккупации Крыма. Последняя послужила поводом для введения европейских санкций, еще более усугубивших проблемы в экономике. Появление в сирийском небе российских бомбардировщиков, пришедших на помощь уничтожающему гражданское население Башару Асаду, с точки зрения политических перспектив отнюдь не приблизило их отмены. До сих пор пропагандистской машине Кремля удается убеждать граждан в том, что нужно потерпеть, чтобы выстоять против козней Запада. Однако по мере ухудшения экономической ситуации эффективность пропаганды будет снижаться.
Сходной линии следует председатель КНР Си Цзиньпин. После высвобождения экономической инициативы людей из тисков коммунистической идеологии с ее политикой «большого скачка» и «культурной революцией» Китай показал рекордный экономический рост, но экономическая либерализация не сопровождалась политическими реформами, которые закончились, толком не начавшись, на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. Все последующие руководители при принятии экономических решений исходили прежде всего из стремления партии любой ценой обеспечить экономический рост, чтобы не допустить выплеска общественного недовольства. На выходе Китай получил заоблачную коррупцию, зияющее неравенство и убитую экологию.
Живущий в той же системе координат, председатель Си начал самые жесткие репрессии с 1989 г., в результате еще больше ослабив подотчетность власти. При всех его многочисленных официальных титулах он производит впечатление человека, который опасается собственной страны, но при этом не удовлетворяет запроса граждан на чистый воздух, безопасные продукты, справедливый суд и ответственную власть.
Схожие тенденции наблюдаются и при других автократических режимах. Затеянная покойным Уго Чавесом «боливарианская революция», знамя которой принял его преемник Николас Мадуро, обернулась экономической катастрофой для тех самых беднейших слоев населения Венесуэлы, ради блага которых она вроде как и совершалась. Революция принесла им гиперинфляцию и острейший дефицит продуктов и медикаментов, а их страна с самыми большими на планете доказанными запасами нефти оказалась фактически нищей. Вдобавок правительство начало военные и полицейские операции в кварталах иммигрантов и бедняков, которые сопровождались многочисленными заявлениями о таких нарушениях, как внесудебные казни, произвольная депортация, выселения и снос жилья.
На этом фоне контролирующий суды Николас Мадуро дал команду спецслужбам произвольно задерживать и отдавать под суд оппозиционных политиков и рядовых граждан, успешно срывал законодательные инициативы оппозиционного большинства в Национальной ассамблее и с помощью своих людей в Национальном избирательном совете саботировал организацию референдума об отстранении его от должности.
История богата примерами автократических режимов, которые служат себе, а не своему народу. Даже такие, казалось бы, образцовые модели авторитарного развития, как Эфиопия и Руанда, при ближайшем рассмотрении не избежали негативных последствий для граждан. В Эфиопии правительство загоняло фермеров и пастухов в лишенные инфраструктуры деревни, чтобы освободить землю под сельскохозяйственные мегапроекты. В Руанде власти в рамках борьбы за чистоту улиц устраивали облавы на уличных торговцев и попрошаек, которых потом еще и избивали в грязных изоляторах. Центральная Азия представлена целым коллективом сильных лидеров, чьи страны топчутся на месте, так и не избавившись от советского наследия в госуправлении. Даже в относительно динамично развивающихся государствах юго-восточной Азии дальнейшие перспективы оказываются сегодня под вопросом из-за солдафонских привычек тайской военной хунты и насквозь коррумпированного правительства Наджиба Разака в Малайзии.
Нападки на гражданские группы и Международный уголовный суд
В Африке едва ли не самая большая опасность для прав человека исходит от тех правителей, которые, не желая мирно передавать власть, подавляют критику с помощью закона и прямого насилия. Неприлично большое число африканских лидеров в рамках так называемого конституционного переворота продлили себе срок пребывания в должности или отменили вообще все ограничения, другие прибегают к силовому подавлению протестов оппозиции и общества против подтасованных или несправедливых выборов. Чтобы сохранить власть, конституции изменили под себя и Теодоро Обианг Нгема Мбасого в Экваториальной Гвинее, и Йовери Мусевени в Уганде, и Роберт Мугабе в Зимбабве – все они находятся у власти больше 30 лет.
В последние годы многочисленные желающие продлить себе президентский срок время от времени добивались своего с помощью искоренения любой оппозиции, как в Руанде, или силового подавления несогласных, как в Бурунди и Демократической Республике Конго. Многие из этих режимов сходным образом загоняли в резервации гражданские группы и СМИ, перекрывали доступ к социальным сетям и интернету и ликвидировали политическую оппозицию. В случае с гражданскими группами удар чаще всего наносился по финансированию – пример здесь подала Эфиопия, - и мы становились свидетелями того, как правительства, не скрывающие своей активной заинтересованности в иностранной помощи, торговле и инвестициях, вдруг обрушиваются на гражданские группы, которые ищут финансирование за рубежом.
На это желание править подольше периодически накладывается нежелание отвечать за преступления, совершенные во время пребывания у власти. Первым о намерении выйти из Римского статута Международного уголовного суда заявил президент Бурунди Пьер Нкурунзиза, что неудивительно, учитывая безудержные репрессии. Вскоре его примеру последовал президент Гамбии Яхья Джамме – редкой жестокости диктатор. Правда, случилось так, что он проиграл выборы, и его преемник Адама Барроу заявил, что пересмотрит это решение. Южная Африка долгое время оставалась лидером африканского континента в вопросах прав человека и правосудия, но и там президент Джейкоб Зума начал процесс выхода из Римского статута, загнанный в угол обвинениями в коррупции и неприятным судебным иском, оспаривающим его решение вопреки ордеру выпустить из страны суданского президента Омара эль-Башира, чтобы тому не пришлось в Гааге отвечать по обвинениям в геноциде и преступлениях против человечности. Одновременно нападки на Международный уголовный суд со стороны Африканского союза инспирировал президент Кении Ухуру Кениата, расследование по которому было прекращено на фоне давления на свидетелей и саботажа со стороны правительства.
О том, что эти отдельные лидеры не выражают воли народов Африки, свидетельствует активная поддержка Международного уголовного суда гражданскими группами всех стран континента, на сторону которых встали также правительства Нигерии, Танзании, Сенегала и Ганы. Они не поддались на ложный тезис о какой-то тенденциозности МУС по отношению к Африке, тем более что пост главного прокурора сейчас занимает представительница Гамбии, которая пытается покончить с положением, при котором столь многим африканцам приходилось страдать от безнаказанных жестокостей.
Что касается самого Международного уголовного суда, который до конца 2015 г. занимался исключительно африканскими расследованиями, то он сегодня сталкивается с оппозицией со стороны влиятельных держав, так и не ставших участниками Римского статута. По состоянию на ноябрь 2016 г. суд еще не санкционировал официального расследования по нескольким важным ситуациям за пределами Африки, которые находились на стадии предварительной оценки наличия оснований. Речь идет, в частности, о пытках, которыми занимались американцы в Афганистане, или об израильской политике незаконного расширения поселений на оккупированном Западном берегу реки Иордан.
Если те, кто упрекает МУС в тенденциозности или ангажированности, всерьез заинтересованы в равном правосудии для всех, то они должны приложить все усилия для того, чтобы этим расследованиям был дан ход, или требовать от России и Китая, чтобы те в Совете Безопасности прекратили препятствовать передаче сирийского досье в Гаагу. В противном случае их молчание в делах международного правосудия будет означать только одно – что их в первую очередь заботит воспрепятствование правосудию у себя дома. В этом смысле предельно недвусмысленной выглядит инициатива группы африканских государств о создании отдельного африканского суда, которому были бы неподсудны действующие президенты и другие высшие чиновники.
Международный уголовный суд подвергался нападкам не только со стороны африканских лидеров, хотя и в других случаях все сводилось к стремлению избежать ответственности. После того как прокурор МУС начала расследование по заявлениям о преступлениях во время конфликта между Грузией и Россией в 2008 г. и предварительную оценку ситуации в Украине, Россия отозвала свою подпись под Римским статутом – жест скорее символический, поскольку она его так и не ратифицировала. Филиппинский президент Родриго Дутерте отмахнулся от Международного уголовного суда как от «бесполезного», когда его главный прокурор предупредила, что призывы расстреливать на месте без суда и следствия могут оказаться в зоне ее юрисдикции.
У Международного уголовного суда, как правосудия в последней инстанции по самым тяжким преступлениям, неизбежно будут возникать конфликты с могущественными политическими силами, не заинтересованными в ответственности. Для того чтобы реализовать свой мандат, он нуждается в балансирующем политическом и практическом содействии со стороны тех, кто его поддерживает.
Трагедия гражданского населения в Сирии
Ситуация в Сирии представляет, пожалуй, самую большую угрозу сложившимся стандартам прав человека. Запрет нападений на гражданских лиц – это основа основ законов и обычаев войны, при этом вся военная стратегия Башара Асада строится именно на том, чтобы наносить преднамеренные удары по гражданскому населению и объектам гражданской инфраструктуры, включая больницы на контролируемых вооруженной оппозицией территориях, либо подвергать такие районы неизбирательным обстрелам и бомбежкам.
Целые районы сирийских городов лежат в руинах после бомбежек обычными, «бочковыми» или кассетными бомбами и артиллерийских обстрелов. Применялась даже химическое оружие. Цель этих действий – очистить территорию от населения, чтобы оппозиции было труднее там действовать. Еще одним тактическим приемом стали плотные осады, когда гражданское население принуждается к сдаче с помощью голода.
Несмотря на явные военные преступления Дамаска, с конца сентября 2015 г. ему на помощь пришла российская авиация, которая заметно изменила баланс сил на поле боя, но не общую стратегию режима. Стратегия, кстати, напоминает действия федеральных сил в Грозном во «вторую чеченскую».
Военные преступлениями и незаконные нападения удары, совершаемые при минимальном противодействии со стороны мирового сообщества, служат главной причиной столь массового перемещения населения в связи с сирийским конфликтом. Свои дома была вынуждена покинуть добрая половина населения страны, около 4,8 млн. человек ушли в приграничные государства (главным образом – Ливан, Турцию и Иорданию), около миллиона двинулись дальше – в Европу. И тем не менее, когда речь заходит о Сирии, Запад продолжает фокусироваться преимущественно на ИГИЛ (организация в России запрещена). Спору нет, на счету ИГИЛ немыслимые зверства, и оно угрожает далеко не только Сирии и Ираку, где ему удалось обосноваться, но все же масштабы жертв от действий ИГИЛ среди гражданского населения несопоставимы с тем, что делает Асад. По оценкам местных источников, на правительственные силы и их союзников приходится порядка 90% погибших за время конфликта гражданских лиц.
Поскольку политическое будущее Башара Асада сегодня зависит от военной поддержки со стороны России, у Владимира Путина есть все возможности повлиять на действия Дамаска. Но пока нет никаких указаний на то, что Москва использует свое положение, чтобы прекратить истребление гражданского населения. Напротив, российские бомбардировщики регулярно участвуют в этом, как в случае с трагедией Алеппо.
В сложившейся ситуации администрация Обамы проявила разочаровывающее нежелание требовать от России задействовать ресурс влияния на Асада. Вашингтон сосредоточился на обсуждении с Москвой вопросов мирного урегулирования, - хотя эти обсуждения тянулись бесконечно с отдачей, близкой к нулевой, в то время как новые удары по гражданскому населению лишь отдаляли перспективу достижения каких-либо договоренностей между сирийской оппозицией и Дамаском.
Избранный президент Трамп, судя по его предвыборным заявлениям, настроен сосредоточиться на борьбе с ИГИЛ и даже говорит о возможности объединения с Путиным и Асадом, очевидно игнорируя то, насколько малая часть их усилий направлена собственно против «Исламского государства» и в какой степени их методы ведения войны играют на руку вербовщикам террористов. Даже в том случае, если ИГ в итоге потерпит военное поражение, ожесточение людей останется той питательной почвой, на которой могут с легкостью вырасти новые экстремистские группировки – по аналогии с тем, как это случилось с самим ИГИЛ в Ираке.
Актуальность ценностей прав человека нуждается в подтверждении
Нынешний глобальный вызов правам человека требует энергичного утверждения и защиты базовых ценностей, на которых основаны права и свободы.
Здесь могут сыграть свою важную роль очень многие акторы. Гражданским группам, особенно правозащитникам, нужно отстаивать границы третьего сектора там, где им угрожает опасность, выстраивать союзы с различными частями общества для демонстрации общей заинтересованности в правах и свободах и работать над ликвидацией разрывов между Севером и Югом в интересах совместного противостояния автократическим режимам, которые явно успешно перенимают опыт друг у друга.
СМИ должны помогать высвечивать опасные тенденции, подкрепляя освещение текущих новостей анализом их долгосрочных последствий. Отдельное направление – это разоблачение и противодействие пропаганде и фейковым новостям, генерируемым определенными заинтересованными сторонами.
Правительства, которые официально не отказываются от приверженности правам человека, должны чаще выступать в защиту базовых принципов. Это, в частности, касается демократий Азии, Африки и Латинской Америки, которые сегодня в ООН регулярно поддерживают чужие инициативы по конкретным странам, но сами редко выдвигают их – как в ООН, так и в двусторонних контактах.
Наконец, свою часть ответственности должно нести общество. Демагоги упражняются в казуистике, привлекая людей на свою сторону ложными объяснениями и примитивными решениями по-настоящему сложных проблем. Чтобы не поддаться этому, общество должно сформировать запрос на политику, которая строилась бы на правде и тех ценностях, на которых стоит уважающая права и свободы демократия. Популизм обильно прорастает там, где выкошена оппозиция. Решительный отпор со стороны общества с использованием всех доступных форматов, таких как гражданские группы, политические партии, традиционные СМИ и социальные сети, - это лучшая защита ценностей, разделяемых пока еще очень многими, несмотря на стоящие перед ними вызовы.
Ложь не становится правдой только из-за того, что будет растиражирована армией интернет-троллей или лоялистов. Ее эхо можно заглушить. Факты остаются реальной силой, и именно поэтому автократические режимы тратят столько сил, чтобы нейтрализовать неудобные голоса, особенно те, которые рассказывают о нарушениях прав человека.
Ценности – хрупкая вещь. Поскольку ценности прав человека в первую очередь зависят от способности к сопереживанию, иными словами – от способности признать право другого на такое же обращение, которого ты желал бы для себя, эти ценности особенно уязвимы для риторики исключительности, которой оперируют демагоги. В любом обществе культура уважения прав человека нуждается в постоянном поддержании, чтобы сиюминутные страхи не смыли человеческую мудрость, на которой построена демократия.