По прошествии двух лет с начала «арабской весны» эйфория, похоже, осталась позади. На смену бурным дням протестов и революций пришли возмущение массовыми жестокостями в Сирии, разочарование от устойчивости некоторых региональных монархий, которым пока довольно успешно удается сопротивляться реформам, опасения, что главными бенефициарами революций могут оказаться исламисты с соответствующими последствиями для женщин, меньшинств и диссидентов и, наконец, отсутствие удовлетворения от развития событий в тех странах, где режим сменился, но ключевые перемены происходят медленно и не слишком уверенно. Каким бы сложным ни было избавление от само произвола, это порой оказывается лишь началом отнюдь не простого пути.
Трудности построения демократии, основанной на уважении прав и свобод, едва ли должны вызывать удивление, когда фундаментом для этого служит живучее наследие репрессивного прошлого. Крах коммунизма в Восточной Европе и на пространстве бывшего СССР породил не только множество демократий, но и немало диктатур. Последние два десятилетия остается далекой не линейной и демократическая эволюция Латинской Америки. Прогресс в Азии и Африке носит неровный и спорадический характер. Даже Евросоюзу, в целом довольно успешно продвигающему политику увязки членства с демократическими реформами и уважением прав человека, приходится заниматься обузданием авторитарных тенденций во вновь принятых странах – последний раз подобная ситуация сложилась вокруг Венгрии и Румынии.
Стоит помнить и том, что пламенные борцы с авторитарным режимом отнюдь не всегда годятся на роль лидеров правящего большинства. Революционный талант и навыки госуправления – не обязательно одно и то же, а соратники в борьбе за свободу порой оказываются не лучшими партнерами в том, что касается демонтажа деспотического наследия.
Однако испытывающим ностальгию по привычным будням диктатуры, не следует забывать, что неопределенность свободного будущего – еще не повод, чтобы склоняться в сторону насаждаемой железной рукой предсказуемой стабильности авторитарного режима. Лежащий впереди путь может быть полон опасностей, но это не значит, что нужно загонять целые народы обратно в унылое угнетенное бытие.
Строительство государства, в котором уважались бы права и свободы людей, может оказаться не менее захватывающим делом, чем свержение деспотического режима. Конструирование эффективных институтов управления, формирование независимых судов, создание профессиональной полиции и привитие чиновникам навыков соблюдения прав человека и законности – все это требует скрупулезной работы. Но без этого не обойтись, если революции суждено стать чем-то бОльшим, нежели просто переходом к новым репрессиям под другой вывеской.
Минувший год дает несколько главных рецептов того, как добиться успеха на этом пути – вполне универсальных и не являющихся чем-то специфическим для арабского региона. Полученные уроки было бы неплохо усвоить как нациям, переживающим эпоху революционных перемен, так и международному сообществу. Ниже мы остановимся на некоторых из них.
Соблазн диктатуры большинства
Любая революция чревата эксцессами, и демократическая революция здесь не исключение. Неудивительно, что победители, долгие годы угнетавшиеся старым режимом, и слышать не хотят о каких-то новых ограничениях, когда оказываются у власти. Однако демократия, уважающая права и свободы, несколько отличается от неограниченной диктатуры большинства. Как бы сложно ни было с этим смириться, большинство в любой подлинной демократии должно считаться с уважением прав отдельных людей и законности. Соблазн скатывания к диктатуре большинства может оказаться самым большим риском в процессе формирования настоящей демократии.
При разработке молодыми правительствами арабского региона своих новых конституций ни одна из крупных политических сил не предлагает вообще отбросить права и свободы. Но в отличие, скажем, от Боснии, Кении, Южного Судана и многих латиноамериканских государств ни одна из новых арабских конституций не идет на простое воспроизведение формулировок международных договоров о правах человека. Такой подход мог бы служить самой надежной гарантией от разворота вспять, поскольку позволяет избежать размытых формулировок и оградить права и свободы от толкования в угоду мнимой сиюминутной политической целесообразности. Во многих новых арабских конституциях сохраняются, как минимум, некие завуалированные отсылки к шариату. Само по себе это не обязательно означает сущностный конфликт с международными нормами о правах человека, однако нередко трактуется таким образом, что несет в себе угрозу правам женщин, а также правам религиозных или сексуальных меньшинств.
Взять, к примеру, неоднозначный проект новой конституции регионального лидера – Египта. Этот документ, на момент подготовки данного обзора вынесенный на референдум, кажется торжеством двусмысленности, декларируя права вообще и одновременно вводя положения и процедуры, допускающие их ущемление. В проекте присутствует и ряд позитивных моментов, включая прямой запрет пыток и произвольного задержания. Возможно, это простое совпадение, но именно этим нарушениям члены пришедших к власти «Братьев-мусульман» регулярно подвергались при правлении свергнутого президента Хосни Мубарака. Во второй статье провозглашаются шариатские «принципы» – эта часть скопирована из старой конституции и трактуется как ссылка скорее на базовые понятия справедливости, чем на собственно шариатское право, предполагающее жесткие нормы и не оставляющее места для прогрессивной интерпретации.
Однако в проекте присутствуют и опасные пробелы, чреватые проблемами в будущем. Права человека признаются при условии, что они не подрывают «нормы этики и морали и общественный порядок». Подобные растяжимые оговорки действительно встречаются в договорах о правах человека, но поддаются толкованиям, приводящим к ущемлению прав и свобод.
Шариатские принципы подлежат богословскому толкованию в контексте определенной религиозно-правовой школы ислама, а это не исключает появления интерпретаций, в корне противоречащих международным нормам о правах человека. Право на свободу выражения мнений ограничивается запретом неких «оскорблений» «отдельного человека» или Пророка. Свобода религии предусмотрена для авраамических конфессий и, похоже, не распространяется на последователей других учений, таких как бахаизм, или убежденных атеистов. Военный суд над гражданскими лицами допустим по «преступлениям, наносящим ущерб вооруженным силам», что фактически сохраняет за военными широкие дискреционные судебные полномочия. Гендерная дискриминация прямо не запрещается. Государству лишь предлагается «поддерживать баланс между обязательствами женщины в отношении семьи и ее работой вне дома» – такая норма оставляет возможность для последующего ограничения свобод женщин. Положение о запрете торговли людьми было решено не включать, поскольку некоторые разработчики проекта сочли, что это может помешать поставкам египетских детей в страны Персидского залива с целью раннего вступления в брак. Как представляется, не прошли и все предложения по обеспечению гражданского контроля за военными, будь то вопросы ответственности, бюджета или бизнеса.
Так что в обозримом будущем не приходится говорить об уверенном торжестве прав человека в Египте. Это было бы справедливо и в случае появления не столь проработанного проекта, поскольку любая конституция требует толкования и соблюдения. Но уже присутствующие в проекте ограничения многих прав заставляют относиться к нему с еще большей осторожностью.
Несмотря на все это, важно, чтобы проигравшие на выборах не разочаровались в демократии. Крайне опасно в своей тактике исходить из посыла, что исламисты, однажды придя к власти, никогда не отдадут ее на честных выборах. Когда алжирские военные, руководствуясь такой логикой, остановили выборы, обещавшие победу исламистам, это привело не к демократии, а к десятилетней гражданской войне и большим человеческим жертвам. Подобный подход недооценивает потенциал сочетания внутреннего протеста и международного давления, которые сольются для противостояния новым попыткам монополизировать власть. Его сторонникам пришлось бы очень постараться, чтобы сколь-нибудь убедительно доказать, что перспективы избранного правительства под руководством исламской партии настолько удручающи, что это оправдывает возвращение к черным страницам прошлого.
В равной мере и победители на выборах не должны поддаваться искушению навязывать широкие ограничения прав и свобод, которые будет готово одобрить большинство законодателей. Это важно с принципиальной точки зрения. Необузданная диктатура большинства и демократия – вещи сугубо разные. Это важно и с практической точки зрения – сегодняшний победитель завтра может и проиграть на выборах. Наконец, это важно и с позиций сопереживания – даже те, кто не может представить свое поражение на выборах, должны обладать достаточным тактом, чтобы признать за проигравшими право на собственную свободу и собственные чаяния.
Права женщин
По мере утверждения в арабском мире правительств с исламистской повесткой, пожалуй, главным мерилом, определяющим оценку их деятельности, будет отношение к женщинам. Международные нормы о правах человека запрещают дискриминацию не только по признакам расы, национальности, религии и политических взглядов, но и по гендерному признаку. Иными словами, запрещается низводить женщин до подчиненного статуса людей второго сорта и подменять гендерное равенство ссылками на их «вспомогательную» роль. Как уже отмечалось, формулировки новой египетской конституции вызывают в этом отношении серьезные вопросы. До сих пор Конституционный суд Египта традиционно придерживался прогрессивного толкования «шариатских принципов», однако многие опасаются, что при новой власти предпочтение может сместиться в пользу более консервативной интерпретации.
Некоторые противники равноправия женщин утверждают, что эта концепция навязывается Западом и чужда исламским или арабским традициям. Однако равноправие не препятствует женщине делать свободный и осознанный выбор в пользу консервативного образа жизни. Речь идет о тех ситуациях, когда власть на национальном или местном уровне – неизменно представленная преимущественно мужчинами – отказывает женщинам в той степени равенства и самостоятельности, которой они хотят располагать. Представлять это стремление как навязанное Западом – это не что иное, как пытаться оправдать угнетение, при котором женщину силой загоняют в подчиненное положение.
Необходимость пристального внимания к этой проблеме наглядно видна на примере Саудовской Аравии, правительство которой лидирует в антирейтинге по подчинению женщин под прикрытием ислама. Если дискриминация возведена в ранг закона, прогресс становится крайне затрудненным, как показали события 2012 г., когда королевство микроскопическими шагами двигалось в направлении признания прав женщин, разрешив – под давлением – двум женщинам войти в состав национальной олимпийской сборной (хотя женщинам и девочкам запрещено заниматься большинством видов спорта). Было объявлено, что впервые женщинам разрешат получать лицензию на юридическую практику и представление интересов клиентов в суде, а также работать в четырех новых отраслях. Однако все это происходило в контексте мужского верховенства, и система не позволяет женщине выезжать за рубеж, получать высшее образование, искать работу, иметь собственный бизнес или подвергаться определенным медицинским процедурам без согласия опекуна-мужчины. Жесткая гендерная сегрегация сохраняется во всех учебных заведениях и в большинстве офисов, ресторанов и общественных зданий, не говоря уже о том, что женщинам по-прежнему запрещено садиться за руль.
В социальных сетях немногочисленная группа саудовских женщин заявляет о своем несогласии с тем, что навязывает мужская власть. Правительствам Саудовской Аравии и других государств нужно признать, что стремление к самостоятельности, справедливости и равенству разделяется многими женщинами во всем мире, включая и их собственные страны, и что ссылки на культуру, традиции и религию не могут служить оправданием, чтобы отказывать им в этих правах.
Свобода слова
Победившее на выборах большинство также нередко испытывает соблазн ограничить права остальных, когда их выступления «переходят границы», как в случае с критикой государственных чиновников, унижением этнических или расовых групп или непочтительностью к чувствам верующих. Какие-то рамки для свободы слова, разумеется, необходимы: так, высказывания, подстрекающие к насилию, должны пресекаться судебной системой. Выступлениям на почве ненависти также следует противостоять через моральный отпор и просвещение. В первую очередь от высказываний, способствующих нетерпимости, должны воздерживаться политики.
Грань между подстрекательством к насилию и просто оскорбительными словами варьируется в зависимости от конкретной ситуации: нужно исходить из степени вероятности возникновения насилия и способности полиции не допустить такого развития событий. Но важно и проводить различие между теми, кто подстрекает к насилию, и теми, кто выступает против свободы слова и с помощью насилия подавляет ее или преследует. В то время как международное право допускает ограничение высказываний, провоцирующих ненависть и вражду, такие ограничения должны быть установлены законом. Они должны быть соразмерными и безусловно необходимыми для обеспечения общественной безопасности или общественного порядка.
Те, кто пытается подавлять неоднозначные высказывания, обычно апеллируют к морали, претендуя на роль защитников базовых ценностей или борцов за национальное согласие. Но обычно дело сводится всего лишь к подавлению слабого сильным. Когда пакистанские власти обвинили в богохульстве душевнобольную 12-летнюю девочку-христианку, то едва ли речь шла об угрозе ценностям Корана, в осквернении которого ее – ложно - обвиняли. Просто беспринципным ревнителям господствующей религии беззащитная девочка показалась удобной пешкой в их игре. В Индонезии, где судили членов секты Ахмадия, не было никакой угрозы господствующей религии, и имело место преследование меньшинства, которое во многих исламских странах считается еретическим. То же самое можно сказать саудовском юноше, приговоренном к смерти за Twitter-пост, в котором он подверг сомнению свою веру.
Иногда правительство оправдывает судебное преследование автора неоднозначного высказывания ссылками на то, что оно «спровоцировало» ответное насилие. Такая концепция весьма опасна. Довольно просто представить себе ситуацию, когда правительство преследует инакомыслящих за то, что они спровоцировали насильственную реакцию со стороны правительственных сил или сторонников. Например, в Бахрейне силы безопасности разгоняли и преследовали мирных активистов за нарушение общественного порядка. Даже первые демонстрации на египетской площади Тахрир вполне можно было бы пресечь, воспользовавшись столь убедительными ссылками на провокации. Когда люди отвечают насилием на ненасильственное высказывание только потому, что они с ним не согласны, то правонарушителями являются именно они, а не автор высказывания. Государство обязано пресекать насильственные акции, вместо того чтобы фактически превращать их в инструмент цензуры.
Права меньшинств: Бирма
Проблема диктатуры большинства актуальна не только для арабского мира. В последние годы самым наглядным примером служит Бирма, где давняя военная диктатура со скоростью, вызывающей удивление, уступает место, как минимум, некоему подобию ограниченной демократии. Ответы на многие вопросы все еще за военными. Откажутся ли они от конституционной квоты в четверть парламентских мест? Допустят ли они гражданский контроль за своими действиями и бизнес-интересами? Освободят ли они всех оставшихся политзаключенных и согласятся ли на неограниченную состязательность выборов 2015 г.? Все эти проблемы политической борьбы, разумеется, не могут не занимать ведущую оппозиционную партию «Национальная лига за демократию - НЛД», которую возглавляет лауреат Нобелевской премии мира Аун Сан Су Чжи.
Но и сама НЛД выглядит небезупречной в своем нежелании выйти за пределы борьбы за власть и заняться правами непопулярных и маргинализованных этнических групп. Так, она не требует от военных обуздания, не говоря уже об уголовном преследовании, военных преступлений, совершаемых против качинов в ходе продолжающихся на севере операций по подавлению партизан. Главное – НЛД отказывается осуждать жестокие преследования мусульман рохинья на западе страны, многие из которых из-за дискриминационного законодательства не имеют гражданства, хотя поколения их семей жили на территории Бирмы. Мировая общественность привыкла с восхищением относиться к лидеру бирманской оппозиции, но нежелание или неспособность Аун Сан Су Чжи вступиться за меньшинство, к которому многие бирманцы относятся с глубокой неприязнью, не может не вызвать разочарование.
Западные санкции сыграли решающую роль в том, чтобы убедить бирманских военных, что без реформ их стране не угнаться за соседями по АСЕАН, и тем более не преодолеть экономическую зависимость от Китая. Однако европейские государства и США слишком поторопились с приостановлением санкций и отправкой в Бирму своих высокопоставленных делегаций, не дожидаясь реализации подлинных реформ, включая обеспечение защиты преследуемых меньшинств. В результате были утрачены серьезные возможности влиять на развитие ситуации в интересах обеспечения прав меньшинств и других прав и свобод.
Беззаконие при слабом государстве: Ливия
Опасность представляет не только слишком сильное государство, не связанное гарантиями основных прав, но и – в равной мере – слишком слабое, тем более находящееся на грани распада. Как это ни парадоксально, государство может выступать не только помехой правам и свободам, но и гарантом их реализации. Чтобы избежать развития событий по афганскому или сомалийскому сценарию, репрессивный режим нужно реформировать, а не разрушать до основания.
Самым наглядным примером этого среди государств, переживших «арабскую весну», служит Ливия. Освободившаяся от диктатуры Муамара Каддафи, она теперь сильнее всего страдает от отсутствия власти – власти, которая была бы привержена уважению прав и свобод и способна реализовать эту приверженность.
Такой вакуум власти возник отчасти как закономерное следствие прежнего режима: Каддафи сознательно не допускал усиления государственных институтов, чтобы исключить угрозу своей личной власти. Но часть ответственности лежит и на натовских державах, которые, свергнув Каддафи, поспешили объявить победу и умыть руки, вместо того чтобы затрачивать большие усилия и ресурсы на не столь эффектную, но не менее важную работу по выстраиванию институтов государства.
Эта проблема стоит особенно остро в связи с законностью. Ливийское правительство до сих пор не обладает даже слабым подобием монополии на применение силы. Во многих частях страны последнее слово по-прежнему остается за ополченцами, которые никому не подчиняются и в некоторых местах безнаказанно совершают серьезные нарушения, такие как массовые пытки, иногда – со смертельным исходом. За решеткой остаются тысячи человек, включая значительное число предполагаемых сторонников Каддафи. Где-то они находятся в руках ополченцев, где-то – во власти правительства, но в обоих случаях перспективы предъявления официального обвинения остаются туманными, не говоря уже о возможности оспорить в суде имеющиеся к ним претензии. Примером может служить судьба сына покойного диктатора – Сейфа аль-Ислама Каддафи, которого правительство Ливии не хочет отдавать Международному уголовному суду, обещая самостоятельно обеспечить справедливый суд, но при этом не будучи даже способным забрать пленника у ополченцев.
Массовые жестокости в Сирии
Пока сирийцам не удалось создать у себя демократический режим, основанный на уважении прав и свобод. На момент подготовки этого обзора оппозиция вела бои с режимом Башара Асада, в то время как остальной мир без особого успеха пытался остановить истребление правительственными войсками собственного народа. Погибли уже десятки тысяч человек. Ведущие западные державы и несколько арабских государств ввели санкции, пытаясь обуздать жестокость режима, однако голос международного сообщества не звучал достаточно убедительно из-за позиции России и Китая, которые раз за разом блокировали резолюции Совета Безопасности ООН.
Обструкционистская линия Москвы и Пекина заслуживает осуждения, но и другие государства могли бы активнее воздействовать на них, побуждая оставить позицию безучастного наблюдателя за тем, что творится в Сирии. В частности, Великобритания и Франция позволили главному экспортеру российского оружия – «Рособоронэкспорту», который выступает крупным поставщиком Дамаска, как обычно участвовать в престижных выставках близ Лондона и Парижа. США на протяжении большей части прошлого года продолжали закупать у того же «Рособоронэкспорта» вертолеты для Афганистана.
Передача сирийского досье Международному уголовному суду могла бы в какой-то мере обеспечить правосудие жертвам и помочь обуздать дальнейшие жестокости. Но многие западные правительства, поддерживая это на словах, избегают таких решительных, последовательных и публичных шагов, которые могли бы вынудить Россию и Китай не блокировать соответствующую процедуру в Совете Безопасности. Евросоюз, например, принял официальную общую позицию по этому вопросу только в декабре 2012 г.; на момент подготовки этого обзора было еще преждевременно судить о том, насколько это будет способствовать согласованным дипломатическим усилиям по формированию глобальной коалиции за передачу МУС сирийского досье. Пока в роли «главного собирателя» оставили Швейцарию.
Лига арабских государств, со своей стороны, объявила о различных санкциях против Сирии, но, похоже, внутри себя самой не смогла прийти к консенсусу относительно того, как их следует реализовывать или, хотя бы, как убедить Ирак закрыть транзит иранского оружия в Сирию.
Вызывала разочарование и безмятежность ведущих держав глобального Юга. Многие были всецело заняты вопросом о том, что в Ливии НАТО ради смены режима вышла за рамки мандата по защите гражданского населения, – и отказ натовцев обсуждать свои действия лишь укреплял их в этом мнении. Явно будучи намеренными избежать повторения этой ситуации в Сирии, ведущие члены СБ ООН из числа представителей глобального Юга (Бразилия, Индия, Пакистан, ЮАР) ни разу не воспользовались своим статусом, чтобы потребовать прекращения бойни в этой стране. По меньшей мере на одном ключевом голосовании в СБ все они воздержались, обеспечив политическое прикрытие для вето со стороны России и Китая. Бразилия, вместо того чтобы призывать мир к защите людей, в отношении которых совершаются преступления против человечности, увлеченно продвигала важную, но несколько иную доктрину «ответственности при защите», определяющей действия и обязанности сил, которым поручено выполнение «обязанности защищать».
Опыт Ливии показывает, что начинать строительство нового государства никогда не рано – даже если вооруженный конфликт еще продолжается. Международное сообщество могло бы начать с того, чтобы потребовать от сирийских повстанцев уважения прав и свобод уже сейчас, воздерживаясь от пыток и казней пленных или избегая нагнетания межобщинной розни. Однако Катар и Саудовская Аравия – главные поставщики оружия оппозиции – раздавали его всем желающим без видимых попыток исключить из списка получателей тех, кто нарушает законы и обычаи войны.
Международное сообщество должно с особым вниманием относиться к жестокостям и шагам, которые усугубляют межобщинную напряженность. Этот фактор может стать самым серьезным источником продолжения насилия в Сирии после Асада. Нужно требовать от повстанцев продвижения образа будущей Сирии как страны, в которой найдется место всем сирийцам, при одновременном продвижении кодексов поведения, которые подчеркивали бы обязательства их формирований по международным нормам, касающимся вооруженных конфликтов. А участники Римского статута, требуя передачи сирийского досье Международному уголовному суду, должны напоминать лидерам повстанцев, что суд будет рассматривать преступления обеих сторон.
Уроки для международного сообщества
Переход от революции к демократии, основанной на уважении прав и свобод, - это дело прежде всего народа той страны, которая переживает трансформацию. Но и международное сообщество может и должно сказать свое слово. Слишком часто, однако, глобальные державы, движимые другими приоритетами, разменивают свое влияние на мелочи или довольствуются меньшим, чем следовало бы. Так, как уже отмечалось, США и европейские государства, спеша увести Бирму из-под влияния Китая, не смогли удержаться от соблазна приветствовать новое правительство, когда реформы еще и не начинались. В аналогичной ситуации оказывается Вашингтон по отношению к Египту, которому он готов прощать ущемление прав и свобод, пока в Каире будут поддерживать американскую политику по Израилю. Более конструктивный подход международного сообщества мог бы включать следующие аспекты.
Принципиальность
К счастью, многое изменилось с тех пор, когда западные державы утратили интерес к продвижению демократии в регионе после неожиданно высоких результатов исламистов в Египте и Газе. На этот раз международная реакция на победу исламских партий оказалась более принципиальной: мир признал их триумф, одновременно призвав соблюдать универсальные права и свободы. Именно так и должно быть, поскольку выборы – это неотъемлемая, хотя и не единственная составляющая демократии.
Однако западная поддержка прав человека и демократии в регионе остается недостаточно последовательной. Легче всего, конечно, поддерживать освободительные движения в странах, правительства которых традиционно воспринимались как противники – в Ливии или Сирии. При этом западная поддержка демократических протестных движений в дружественных автократиях, таких как Египет или Тунис, была запоздалой, хотя впоследствии и выравнивалась. И все же, по общему правилу, демократические преобразования отходили на второй план там, где оказывались замешаны интересы нефти, военных баз или израильской политики.
Примером может служить ситуация в Бахрейне, где Запад ограничился довольно сдержанным обозначением солидарности с протестующими, которые подвергались убийствам, задержаниям и пыткам. Фоном для такой реакции служили опасения за судьбу базы Пятого флота США и страх Эр-Рияда перед появлением у него под боком демократического анклава, да еще и с учетом преобладания шиитов как в самом Бахрейне, так и в нефтедобывающей Восточной провинции Саудовской Аравии. О сколь-нибудь серьезном международном давлении в интересах реформирования других региональных монархий также говорить не приходится. На момент подготовки этого обзора более 60 мирных исламских активистов были произвольно задержаны в ОАЭ – без всякой международной реакции. Сколько написано об опасностях, грозящих женщинам со стороны вновь избранных исламистских правительств в Египте и Тунисе! Но при этом институциональное угнетение женщин и дискриминация религиозных меньшинств в Саудовской Аравии встречают сочувственное понимание. В Марокко всячески превозносятся скромные реформы, но никто не заикается о том, чтобы требовать от этой монархии большего. Сигнал предельно ясен: Запад готов мириться с арабскими автократами, которые обеспечивают его интересы, и начнет на весь мир кричать о реформах только тогда, когда сам уже близок к цели.
Такая беспринципность не остается незамеченной. На волне арабских революций сформировалась новая солидарность народов Ближнего Востока и Северной Африки – более органичная, чем поднадоевшая риторика панарабизма, которой периодически оперировали свергнутые автократы. Сегодня двойные стандарты распознаются быстрее и отвергаются решительнее.
Правосудие
Чтобы покончить с безнаказанностью, служившей питательной средой для произвола свергнутого режима, новое правительство должно обеспечить подчинение чиновников закону. Однако международная поддержка таких усилий носит неровный характер, давая многим репрессивным режимам повод говорить об избирательном правосудии. При этом непоследовательность уже сама по себе подрывает сдерживающий эффект правосудия, ставя под сомнение его неотвратимость.
Так, СБ ООН согласился на сделку с бывшим президентом Йемена Али Абдуллой Салехом и, похоже, утратил интерес к обеспечению ответственности в Ливии после падения Каддафи, оставив без осуждения объявленную в этой стране амнистию за нарушения, совершенные ливийцами в ходе свержения диктатора. А перед голосованием на Генассамблее о предоставлении Палестине статуса наблюдателя Великобритания требовала от палестинского руководства гарантий того, что оно не будет обращаться в Международный уголовный суд, явно опасаясь, что это может быть использовано против израильских поселений на Западном берегу или в отношении военных преступлений в Газе (хотя тот же суд мог бы заняться и ракетными обстрелами ХАМАС гражданского населения Израиля).
Если отвлечься от арабского мира, то США и Евросоюз – нужно отдать им должное – обеспечивали финансовую и политическую поддержку Международному трибуналу для бывшей Югославии. С другой стороны, Совет Безопасности до сих пор не запустил механизм международного расследования военных преступлений правительственных сил и тамильских сепаратистов, приведших к гибели до 40 тыс. гражданских лиц в последние месяцы вооруженного конфликта на Шри-Ланке в 2008 – 2009 гг. Международное сообщество почти не высказывалось по поводу того, что Международный уголовный суд до сих пор занимается исключительно жестокостями, которые совершались сторонниками свергнутого президента Кот-д’Ивуар Лорана Гбагбо, в результате чего возникало впечатление, что нарушения со стороны подвижников действующего президента Алассана Уаттары никого не волнуют. США приложили все усилия, чтобы не допустить признания Совбезом Руанды в качестве главного военного покровителя жестокой повстанческой группировки М23 на востоке Конго, не говоря уже о введении санкций в отношении руандийских должностных лиц, причастных к военным преступлениям повстанцев, или поддержке их уголовного преследования по аналогии с тем, как это было с экс-президентом Либерии Чарльзом Тейлором, осужденного за пособничество повстанцам в соседней Сьерра-Леоне. В Афганистане западные правительства, особенно США, встали на сторону президента Хамида Карзая, выступавшего против обнародования доклада Афганской независимой комиссии по правам человека о зверствах полевых командиров, многие из которых сегодня являются его союзниками или входят в его правительство.
Диалог с народом
Важный урок «арабской весны» заключается в том, что мобилизовавшееся общество может выступать субъектом позитивных перемен. Однако многие правительства в своей внешней политике зачастую предпочитают публичному обозначению своей позиции непубличную дипломатию и закулисные переговоры. При этом развитие социальных сетей привело к появлению нового действенного формата, в рамках которого каждый человек получил возможность заявлять о репрессиях и мобилизовывать сторонников на борьбу с ними. Чтобы задействовать этот новый потенциал общества в интересах реформ, международное сообщество должно разговаривать с ним напрямую. Это не отменяет доверительной работы с правительством, но и ограничиваться только дипломатическими каналами побуждения к реформам не следует.
Начать с себя
Трудно проповедовать одно, поступая иначе, однако собственная практика основных держав не выдерживает критики по актуальным для «арабской весны» вопросам, что неизбежно снижает их влияние. США, к примеру, до сих пор вязнут в вопросе о привлечении к ответственности должностных лиц, причастных к пыткам, поскольку президент Барак Обама отказывается санкционировать расследование в отношении людей из администрации Буша. Между тем, проблема пыток – одна из самых актуальных для Египта. Неспособность или нежелание американского правительства обвинить или освободить большинство узников Гуантанамо подрывает его способность выступать против содержания под стражей без суда. Наконец, американские усилия по обузданию произвольного применения оружия выглядят не слишком убедительными на фоне использования беспилотников для ударов по отдельным лицам за рубежом без обозначения четких пределов применения такого оружия в рамках законов и обычаев войны и правоохранительных стандартов – когда единственной гарантией от произвольного применения служит добросовестность самой исполнительной власти.
Проблемы имеются не только у Америки. В Великобритании никто из должностных лиц не привлечен к ответственности за причастность к переправке в Ливию противников Каддафи – под пытки, и до сих пор не организовано заслуживающее доверия расследование британской причастности к пыткам за рубежом вообще. Европейские усилия по противодействию межобщинной напряженности компрометируются собственными проблемами европейских стран, когда речь заходит о правах цыган, иммигрантов и меньшинств. Не способствуют продвижению идей религиозной свободы и некоторые европейские ограничения на религиозную одежду для женщин и на строительство мечетей и минаретов.
Турецкая модель совмещения демократии с исламской партией у власти, которую многим хотелось бы видеть успешной, омрачается преследованиями журналистов, продолжающимся ущемлением прав курдского меньшинства, длительными тюремными сроками для курдских политических активистов и серьезными вопросами относительно справедливости и независимости суда.
Не все благополучно и у Индонезии, которую нередко приводят как пример успешного синтеза демократии и ислама: там имеют место дискриминация религиозных меньшинств и безнаказанность военных. Конституция гарантирует свободу религии, однако нормы о богохульстве и прозелитизме широко применяются для преследования атеистов, бахаистов, христиан, мусульман-шиитов и членов секты Ахмадия. Права религиозных меньшинств ограничиваются примерно полутора сотнями норм. При президенте Сусило Бамбанге Юдойоно с 2004 г. было закрыто более 500 христианских храмов. Правительство бескомпромиссно преследует «Джамаа-исламия» - местную ячейку «Аль-Каиды», на счету которой теракты в гостиницах, барах и посольствах, но поскольку в правящую коалицию входят ортодоксальные исламистские политические партии, власти фактически позволяют другим боевикам-исламистам регулярно совершать не столь резонансные преступления против религиозных меньшинств. К этому добавляется отсутствие юрисдикции гражданских судов в отношении преступлений военнослужащих. Для них нарушения прав человека чреваты лишь военными трибуналами, которые собираются редко, не обладают прозрачностью и зачастую ограничиваются всего лишь дисциплинарными взысканиями за тяжкие преступления.
Россия и Китай
Ни Россия, ни Китай не претендуют на то роль маяка демократии. Скорее, они поглощены тем, чтобы не допустить развития «весенних» процессов у себя дома. Каким бы ни был вес этих держав, международное сообщество должно на регулярной основе выражать протест против репрессий. Необходимость этого диктуется не только интересами народов России и Китая, но и тем, что сохранение нынешней ситуации может создавать у автократических лидеров во всем мира впечатление, что и им тоже удастся блокировать перемены.
В Кремле были явно встревожены, когда в конце 2011 г. начались массовые протесты против предполагаемых подтасовок на парламентских выборах и объявления о выдвижении Владимира Путина на новый президентский срок. На какое-то время появились надежды на значимые реформы и расширение пространства для свободного выражения мнений. Однако после президентских выборов в стране обозначился крутой авторитарный разворот. Он сопровождался целой чередой репрессивных законов и практик, призванных с помощью устрашения отвадить общество от новых протестов и инакомыслия. Теперь участникам несанкционированных массовых выступлений грозят крупные штрафные санкции, правозащитные организации, пользующиеся зарубежными источниками финансирования, обязаны сами на себя вешать клеймо «иностранного агента», клевета вновь стала уголовно-наказуемой, а состав государственной измены расширен таким образом, что под него при желании можно подвести даже международную деятельность по поощрению и защите прав человека.
Тщательно контролируемая смена руководства в Китае проходила на фоне подавления признаков «жасминовой весны» и нарастающего диссидентского движения. При этом особое внимание уделялось социальным сетям, в которые китайцы устремились лавинообразно – по оценкам, 80-90 процентов от 500 млн. пользователей. Попытки всеми способами контролировать внешний трафик едва ли можно признать перспективными, поскольку источник инакомыслия находится не на зарубежных сайтах, а внутри самого китайского общества. Правительство тратит немалые силы, чтобы не допускать обсуждения «чувствительных» вопросов, но многие граждане уже в совершенстве овладели искусством иносказания, позволяющим обходить цензуру. О том, что в этой игре в кошки-мышки начинают побеждать пользователи социальных сетей, косвенно свидетельствует вынужденное отступление правительства по ряду вопросов, ставших объектом массовых критических комментариев.
Даже Китай с его огромными ресурсами не в состоянии поддерживать цензуру без помощи частных интернет-компаний. В арабском мире правительства используют мощные технологии интернет-скрининга, которые им продают западные компании, чтобы следить за правозащитниками и предполагаемыми диссидентами. Отсутствие реализуемых стандартов, которые были бы направлены на недопущение участия корпораций в такой цензуре и слежке, повышает шансы репрессивного государства на успех и подрывает потенциал онлайновых технологий по содействию политической трансформации.
Заключение
«Арабская весна» продолжает служить источником надежды на улучшение ситуации с правами человека в регионе, который традиционно оставался одним из наиболее бесперспективных в этом отношении. Но она высвечивает и противоречия между диктатурой большинства и уважением прав и свобод для всех. Для народов этого региона – и для всего остального мира – крайне важно, чтобы этот конфликт разрешился в пользу соблюдения международных стандартов. Для такого исхода новым лидерам арабских стран нужно будет проявить себя государственными деятелями по-настоящему выдающегося калибра. Но не обойтись и без последовательной и принципиальной поддержки со стороны наиболее влиятельных внешних сил. Эта задача не из легких, но от этого она не становится менее важной.
«Арабская весна» вдохновила людей во всем мире, заставив многих выступить против собственных автократических правителей. С не меньшим вниманием они будут следить за дальнейшим развитием ситуации в арабском мире. Многое зависит от того, окажется ли в итоге этот пример положительным – с выходом на формирование избранных правительств, руководствующихся правами человека и верховенством закона.
Автор – исполнительный директор Хьюман Райтс Вотч.