Кеннет Росс
Грустная правда состоит в том, что в отношении арабских народов Запад преимущественно следовал политике сдерживания. Сегодня многие с восторгом встречают выход арабов на улицы с требованием прав и свобод. Однако до недавнего времени западные правительства зачастую вели себя так, словно арабскую опозицию нужно опасаться и держать под контролем. Способствуя распространению демократии в других регионах мира, на Ближнем Востоке и в Северной Африке Запад, казалось, вполне довольствовался поддержкой автократических режимов всех мастей, пока те, со своей стороны, сохраняли определенную «лояльность». Если в других странах правительства должны были, хотя бы теоретически, служить своим народам, то от арабских монархов и режимов не ждали ничего, кроме гарантий «стабильности» и удержания общества в узде. Арабский мир пользовался своеобразным иммунитетом в ситуации глобального поворота к свободам и правам человека.
«Арабская весна» показала, что множество людей в этом регионе не разделяют оппортунистического западного попустительства автократическому правлению. Не желая больше довольствоваться ролью бессловесных подданных эгоцентричных правителей, они начали заявлять о своем желании стать полноправными гражданами своей страны и хозяевами собственных судеб. Одна за другой страны вспыхивали от той или иной искры, переполнявшей чашу терпения народа. На этот раз арабская улица, о которой много говорили, но которая долго молчала, поднялась и смела старый порядок. Обретя коллективный голос и силу, народы этого региона настолько сильно изменили политический вектор, что едва ли его можно будет легко развернуть вспять.
В Тунисе последней каплей стало самосожжение торговца фруктами Мохамеда Буазизи после, казалось бы, заурядного унижения со стороны полиции. В Египте чашу терпения переполнили фотографии обезображенного лица Халеда Саида – молодого парня, которого до смерти забили в полиции. В Сирии все началось с пыток подростков, которые писали крамольные граффити. В Ливии народ поднялся после ареста Фатхи Тербиля – адвоката жертв бойни в тюрьме Абу-Салим в 1996 г. Эти вполне заурядные по местным меркам примеры произвола – наряду с бесчисленным множеством других – спровоцировали бунты, которые фактически переросли в череду революций под лозунгами требования прав и свобод. Движущей силой этих революций стала потребность в правительстве, которое наконец-то будет избрано гражданами, будет уважать их права и будет действовать на принципах верховенства закона.
Запад все еще только приспосабливается к этой исторической трансформации. В целом выступая против силового подавления мирных выступлений, многие из ведущих демократий мира остаются на стороне протестующих скорее вынужденно, не будучи уверенными в последствиях перехода стратегически важных стран в руки их собственных граждан.
В то время как западные правительства колеблются с окончательным выбором, многие другие государства демонстрируют открыто враждебное отношение к бунту арабской улицы. Диктаторские режимы предсказуемо напуганы прецедентами свержения авторитарных правителей, примеряя на себя их судьбу. Китай приложил огромные усилия, чтобы не допустить «жасминовых митингов» после Туниса, где жасмин стал символом революции. Северная Корея ввела своеобразный «информационный карантин», запретив своим рабочим возвращаться домой из Ливии. От Зимбабве до Ирана, от Судана до Узбекистана, от Кубы до России и от Эфиопии до Вьетнама автократы напуганы мощью народных выступлений, которую продемонстрировала «арабская весна».
И у них есть все основания для недобрых предчувствий. Арабские восстания показывают, что лозунги прав и свобод находят широкий отклик в сердцах людей, способны объединить разнородные слои общества и генерировать мощный коллективный импульс в интересах перемен. Старые инструменты репрессий (цензура, произвольные задержания, пытки, убийства), похоже, только подливают масла в огонь, когда демонстранты уже почувствовали уверенность в своих силах. Вместо того чтобы насаждать страх и подневольную покорность, репрессии обнажили подлинную сущность автократических режимов и лишь добавили правоты делу протестующих. Это стало отрезвляющим предупреждением для режимов, которые долгое время уповали на то, что мощь их репрессивного аппарата позволит справиться с любым недовольством общества.
Куда большее разочарование вызывает реакция на «арабскую весну» со стороны части демократий глобального Юга, таких как Бразилия, Индия и Южная Африка. Складывается впечатление, что они руководствовались не столько чаяниями арабских народов, сколько устаревшими взглядами на национальный суверенитет, даже если это означало прикрытие авторитарных режимов от остро необходимого международного давления. Хотя сами они пришли к подотчетности власти и верховенству закона, эти государства проявляли лишь спорадический интерес к судьбе арабов, боровшихся за те же идеалы. Чаще же в ситуациях серьезных нарушений они избегали использовать свое влияние, ссылаясь на возможность использования вопросов прав человека для реализации политических интересов Севера.
С таким безучастным отношением к правам и свободам в арабском мире нужно покончить. Недвусмысленное проявление солидарности с народами Ближнего Востока и Северной Африки, когда те требуют своих законных прав, - это лучший способ заставить их гонителей прекратить проливать кровь. Принципиальная позиция о необходимости уважения прав и свобод также может наиболее действенно помочь арабским народным движениям избежать нетерпимости, беззакония и самосуда, опасность которых присутствует при любой революции и в послереволюционный период.
«Арабская весна» - это переломный момент истории, дающий угнетаемым народам уникальный шанс стать хозяевами своей судьбы. Однако этот путь не будет легким. Народы этого региона, как и любые другие, достойны того, чтобы остальной мир поддержал их права в столь долгожданном начинании. «Арабская специфика» должна уйти в историю.
Верные союзники Запада
Западные государства шли на предоставление арабскому региону своего рода иммунитета в правах человека, поскольку считали, что иллюзорные гарантии «стабильности» со стороны авторитарных режимов в большей степени отвечают их интересам, чем неопределенность избранных правительств. Многолетнее западное попустительство пожизненным президентам и наследственным монархам объясняется пятью основными факторами.
Во-первых, Запад стремился любой ценой нейтрализовать угрозу своим интересам со стороны политического ислама. Для западных государств и их союзников всегда было характерно неоднозначное отношение к политическим силам с исламской повесткой. Они поддерживали их по принципу «враг моего врага – мой друг», как это было в ситуации с моджахедами против советских войск в Афганистане или с ХАМАС против Организации освобождения Палестины, либо видя в них своих союзников, как в случае с Саудовской Аравией. Но когда политический ислам угрожал дружественным Западу правительствам, это вызывало крайнюю настороженность.
Одним из главных источников такой настороженности был Иран, где исламская революция завершилась свержением шаха, которого поддерживал Запад. Страх получить «еще одного Хомейни» - с такой же враждебностью к США, жестокостью к собственному народу и с поддержкой «Хезболлы» и ХАМАС – сформировал у западных правительств устойчивое недоверие к политическому исламу, когда тот принимал форму оппозиционного движения, бросающего вызов дружественному режиму.
Недоверие обострилось до максимума в начале 1990-х гг., когда после недолгой оттепели в Алжире в лидеры избирательной гонки вышел Исламский фронт спасения. Дойти до победы ему помешал военный переворот, прошедший под невнятные протесты Запада. Сторонники переворота утверждали, что исламисты на самом деле планировали осуществить сценарий «Один человек - один голос. Один раз».
Многие исламские партии действительно стоят на вызывающих тревогу позициях, предполагающих ущемление женщин в правах и ограничение религиозных, личных и политических свобод. Но многие поддерживаемые Западом автократические режимы занимаются тем же самым. Можно также отметить, что исламские движения едва ли можно назвать монолитными или непримиримыми противниками прав человека. Однако вместо того чтобы вести с ними диалог в интересах обеспечения с их стороны уважения прав и свобод, западные правительства нередко относятся к ним как к неприкасаемым.
Такая подозрительность превращала в фарс эпизодические западные выступления за демократизацию в регионе. Например, пытаясь задним числом оправдать свое вторжение в Ирак как совершенное в интересах поддержки демократии, президент Джордж Буш некоторое время требовал выборов и в других странах. Но эта повестка быстро сошла на нет, как только ХАМАС в 2006 г. победила на свободных выборах на Западном берегу и в Газе, а «Братья-мусульмане» в 2005 г. взяли большинство мест, по которым выставляли своих кандидатов, на парламентских выборах в Египте.
Как бы там ни было, политический ислам завоевывал себе все больше сторонников по мере превращения в основную платформу выражения обществом недовольства коррумпированными правителями, не желавшими что-либо менять. Поскольку мечеть нередко оказывалась самым свободным местом на фоне подавления остальных форм организации гражданского общества, она естественным образом становилась и центром кристаллизации инакомыслия. Арабским правителям, как правило, оставалось лишь твердить об угрозе прихода к власти враждебных исламистов, чтобы обеспечить поддержку собственных репрессий со стороны Запада и отвергать требования выборов.
Второй причиной, по которой арабские правители получали индульгенцию от Запада, было представление о том, что они могут помочь в борьбе с террористической угрозой. Разумеется, терроризм исходит отнюдь не только от арабских экстремистов, однако в восприятии западных политиков определенные арабские группировки казались особенно опасными, поскольку они убивали людей не только в своих странах, но и на Западе. Во имя защиты собственных граждан западные правительства были согласны поддерживать арабских автократов, которые клялись расправиться с этими террористами. То обстоятельство, что они заодно не гнушались пытками и репрессиями в отношении своих народов, считалось второстепенным, а то что репрессии нередко создавали социальную базу насильственного экстремизма, попросту игнорировалось.
В-третьих, в глазах Запада именно арабские автократические режимы, а не арабская улица, были способны обеспечить приемлемое сосуществование с Израилем. Этот фактор был особенно важен применительно к Египту, Иордании и, до некоторой степени, к Сирии и Ливану. Многие арабы испытывали естественное возмущение действиями Израиля в отношении палестинцев и нередко протестовали. Правители региона вскоре осознали, что разрешение и даже поощрение таких протестов – это удобный способ направить недовольство общества в сторону от проблем в собственной стране. При этом до тех пор пока протесты удавалось держать под контролем, арабские диктаторы пользовались поддержкой Запада. Тот, кто шел дальше и подписывал с Израилем мирный договор, получал массированную американскую помощь вне зависимости от внутренних проблем.
В-четвертых, автократические арабские режимы рассматривались Западом как самые надежные гаранты бесперебойного поступления нефти на мировой рынок. Конечно, нефть Западу с готовностью продавали и Иран при Хомейни, и Ливия при Каддафи. Однако в условиях напряженности на рынке и высоких цен любые революционные перемены, особенно в Саудовской Аравии, были чреваты паникой. Запад также не устраивала перспектива получения враждебным Ираном контроля над громадными запасами энергоносителей в соседних государствах Персидского залива. Стремясь исключить такие сценарии или любую угрозу партнерству, сложившемуся между западными и арабскими бизнес-элитами, Запад предпочитал иметь дело с привычными правителями, чем искушать судьбу, полагаясь на превратности народовластия. Обратная сторона этой ситуации заключалась в том, что нередко значительные нефтяные поступления позволяли автократическим режимам удерживать власть, не отчитываясь перед налогоплательщиками.
Наконец, Запад, особенно Евросоюз, рассчитывали на помощь авторитарных режимов в обуздании миграции. Северная Африка служит одновременно одним из главных источников и транзитных маршрутов нелегальной миграции в Европу. Западу было удобно работать с «понимающими» режимами, которые были готовы блокировать движение мигрантов со своей территории и принимать обратно тех, которых принудительно возвращали со стороны европейского побережья. В благодарность Евросоюз предоставлял им торговые преференции и помощь.
Обманчивость «арабской специфики»
При всей своей эгоистичной заинтересованности западные правительства не любили признаваться в том, что арабский авторитаризм для них предпочтительнее. Вместо этого они делали вид, что искренне разделяют стереотипные представления об арабском обществе как политически пассивном и недоразвитом, которому в силу традиционной культуры внутренне присуще почтительное отношение к власти и в котором тот или иной сплав арабской культуры и ислама делает людей не заинтересованными в демократии или не подходящими для нее. Восстания, которые всколыхнули арабский мир, показали всю несостоятельность такого рода удобных предлогов, позволявших водить дружбу с деспотами.
Любопытно, что ни одна из сил, которых так боялся Запад, не стояла за прошлогодним взрывом арабского общества. Участие политического ислама в качестве катализатора или движущей силы протестов почти не просматривается; он заявлял о себе, как правило, позднее, когда лучшая организованность исламистов и их статус давних оппозиционеров давали им возможность получить преимущество над недавно выдвинувшимися активистами и партиями. Не занимали заметного места в повестке демонстрантов и такие лозунги, как противостояние с Израилем, поддержка терроризма или антиамериканизм. Участники массовых выступлений лишь хотели изменить жизнь в собственной стране таким образом, чтобы не возникало желания эмигрировать в Европу.
Главной движущей силой протестных выступлений стало неприятие автократического режима. В Тунисе, Египте, Ливии, Бахрейне, Йемене, Сирии и других странах люди устали от репрессий, коррупции, кумовства, произвола и застоя в обществе. Это были выступления против неприкосновенности элиты, озабоченной лишь собственной властью и обогащением. Во многом как и Восточной Европе в 1989 г., арабов вдохновляла жажда свободы, стремление самим определять свою судьбу и желание иметь правительство, которое бы отвечало перед гражданами, а не перед правящей элитой.
Непоследовательность международного сообщества
Несмотря на все это, западные правительства все же порой проявляли непоследовательность и избирательность в отношении протестных движений, оказавшись перед необходимостью как-то совместить привычное удобство старых автократий с растущим осознанием того, что их дни сочтены. США и Евросоюз демонстрировали максимальную принципиальность и решимость в ответ на репрессии в двух арабских странах, которые на каком-то этапе считались их непримиримыми врагами. В случае с Ливией последовали санкции и передача вопроса в Международный уголовный суд, а также быстрое коалиционное военное вмешательство в интересах предупреждения, как говорили, неминуемой гуманитарной катастрофы. На сирийском направлении они после некоторых колебаний встали на сторону мирной оппозиции и ввели адресные санкции против правительства Башара Асада.
В других местах, однако, отношение Запада к протестным выступлениям было более осторожным и не столь однозначным. США до последнего тянули с осуждением президента Египта Хосни Мубарака, который считался столпом «стабильности» в регионе, а когда его судьба была уже решена, слишком долго не спешили требовать от Высшего совета вооруженных сил подчиниться избранной гражданской власти. Франция аналогичным образом пыталась сохранить верность президенту Туниса Зину эль-Абидину бен Али, пока тот сохранял хоть какую-то власть.
Западные правительства оставили без реальных последствий убийства демонстрантов режимом йеменского президента Али Абдуллы Салеха, которого они привыкли считать союзником против «Аль-Каиды»на Аравийском полуострове. Они осудили подавление демократического движения в Бахрейне и призвали к частичному реформированию режима, но не стали оказывать на него реальное давление, опасаясь за судьбу базы Пятого флота США и учтя озабоченности Саудовской Аравии, которую тревожили возможность иранского вмешательства на стороне шиитского большинства и перспектива получить у себя под боком демократический «плацдарм». Разногласия по Бахрейну присутствовали даже внутри американского политического истэблишмента – Конгресс блокировал сделку по продаже оружия, предложенную администрацией Барака Обамы. На этом фоне звучали настоятельные призывы к реформам в других монархиях региона, как в случае с конституционной реформой в Марокко и обещаниями перемен в Иордании, но когда где-то предпринимались антидемократические шаги, Запад по большому счету отмалчивался, как это было с ужесточением законодательства в Саудовской Аравии или с лишением свободы пятерых демократических активистов в ОАЭ.
Такую непоследовательность проявляли не только западные правительства. Члены Лиги арабских государств традиционно старались прикрывать друг друга от любой критики в области прав человека. Теперь их позиция стала меняться под воздействием в каждом случае сложной комбинации факторов, среди которых были и связи с новыми правительствами, и внутрирегиональное соперничество (особенно с Ираном) и стремление «остаться в мейнстриме» на волне охватившей регион демократической волны. В ситуации с Ливией поддержка ЛАГ в итоге позволила выйти на реагирование на уровне Совета Безопасности ООН. В отношении Сирии ЛАГ выступала с осуждением политических убийств и разработала план прекращения насилия, который был, как казалось, принят Дамаском. Когда Башар Асад не сдержал своего слова, ЛАГ приостановила членство Сирии и объявила о введении санкций.
Позиция Африканского союза выглядела на этом фоне постыдным попустительством. Изначально создававшаяся с целью содействовать демократизации, эта организация повела себя как клуб поддержки диктаторов, принимая сторону любого действующего правительства вне зависимости от его реальной практики. По мере развития революций в Тунисе, Египте и Ливии Африканский союз, в лучшем случае, оставался в стороне, в худшем – лишь мешал. Только самостоятельный Африканский суд по правам человека и народов в своем первом решении по существу предписал Каддафи прекратить убийства.
Россия и Китай мирились с международным вмешательством в Ливии ровно в той мере, чтобы не показаться откровенно безразличными. Как только их равнодушие разделялось кем-то другим, как это было в случае с Сирией, они без колебаний задействовали свое право вето.
Бразилия, Индия и ЮАР – ведущие демократии Юга в Совете Безопасности ООН поначалу поддерживали или не препятствовали международному вмешательству в Ливии, но впоследствии заговорили о превышении натовцами предоставленных полномочий, чтобы не допустить даже символической резолюции СБ по Сирии.
Отсутствие последовательного единства в международном сообществе имеет место в тот момент, когда революционные процессы, разбуженные «арабской весной», еще далеки от завершения. Революционеры-идеалисты сталкиваются с серьезной конкуренцией без каких-либо гарантий победы. Более того, сами революционеры время от времени оказываются небезупречными, как в случае с предположительной внесудебной казнью Муамара Каддафи и его сына Муатассима и с преследованиями чернокожих африканских мигрантов. Международное сообщество могло бы сыграть важную роль в устранении этих угроз на пути становления демократий, уважающих права человека, которые исходят как от старых режимов, так и от новой, только формирующейся власти.
Три группы стран в регионе
При анализе ситуации в рассматриваемом регионе целесообразно делить его на три группы стран. В первой, состоящей из Туниса, Египта и Ливии, были свергнуты многолетние автократические режимы (хотя в случае с Египтом военные сохранили традиционные властные позиции), и на момент подготовки этого обзора они переживали сложный этап строительства новой власти. Задача эта действительно далека от простой. Свергнуть автократические институты легче, чем заменить их демократическими, а объединиться на платформе отрицания прошлого всегда проще, чем договориться о пути дальнейшего развития. К тому же, в отличие от ситуации в Восточной Европе в 1989 г., в данном случае отсутствует перспектива членства в Евросоюзе, которая могла бы стимулировать новые правительства к соблюдению прав человека (остаются, конечно, и другие стимулы, такие как торговые преференции и облегченный визовый режим с Европой). Не так легко, как в 1989 г., происходит и падение репрессивных режимов, и не столь едины их противники. Скорее, ситуация заставляет вспомнить о неоднозначных уроках центральноазиатских республик бывшего СССР, где вышедшие победителями антидемократические силы выстроили новые репрессивные режимы на осколках советской системы.
К счастью, страны из этой группы относительно свободны от межобщинной розни, которая так осложняла строительство нового государства в постсаддамовском Ираке и продолжает сказываться на ситуации в Сирии, Бахрейне и Саудовской Аравии. Однако это не значит, что у них нет своих внутренних проблем: межплеменных – в Ливии, противоречий между коптами и мусульманами – в Египте, различий между прибрежными районами и материковой частью – в Тунисе. В периоды неопределенности люди особенно подвержены страхам и провокациям, толкающим их искать защиты в общинной солидарности, и всегда находятся недовольные новой властью, готовые сыграть на этих страхах. Более того, в случае сохранения экономических проблем возрастает опасность того, что люди будут готовы отказаться от демократических идеалов в пользу более примитивной и менее толерантной политики.
На сегодняшний день наибольшие шансы на успешный прогресс имеются, как представляется, у Туниса. Реформировано прежнее законодательство, ограничивавшее свободу ассоциации, собраний, слова и политических партий. На выборах в учредительное собрание, которые большинство сочло свободными и справедливыми, большинство получила исламская партия «Аль-Нахда» («Пробуждение»), лидеры которой выступали с обнадеживающими обещаниями создать широкую правящую коалицию и уважать права всех тунисцев. Начало внушает оптимизм, хотя обещания, конечно, еще должны пройти проверку жизнью.
В Ливии переходные власти неоднократно клялись уважать права граждан, взять под контроль все полувоенные формирования и соблюдать законность. Однако выполнить эти обещания будет непросто, особенно в стране, которую Каддафи сознательно держал без развитых государственных институтов. Пока новые власти не смогли или не захотели навести порядок с разнообразными ополченческими формированиями, которые имеют власть и серьезную военную силу. И, несмотря на все заявленные планы предать правосудию старшего сына Каддафи Сейфа аль-Ислама, которого хотели бы видеть и в Международном уголовному суде, в стране все еще отсутствует уголовная юстиция, способная обеспечить суд по стандартам Гааги.
Крупнейшая страна и многолетний лидер региона, Египет только еще должен преодолеть острые противоречия между тремя силами внутри страны: военными, которые, несмотря на активное недовольство со стороны общества, сохранили власть после Мубарака; преимущественно секуляристски настроенными левыми и либералами, чья роль была так заметна на площади Тахрир; и исламистами, которые в решающие моменты в массовом порядке присоединялись к демонстрантам и превратились в доминирующую политическую силу. В разные моменты каждая из этих групп настороженно воспринимала других и как потенциальных союзников, и как потенциальных противников.
Военные, от которых требовали отдать власть, временами относились к исламистам с их социально-ориентированной повесткой как к меньшей, чем либералы, угрозе своей автономии, массивному бюджету и бизнес-интересам. Либералы – вполне авторитарно – видели в военных противовес политическому исламу, одновременно блокируясь с исламистами, чтобы свергнуть власть генералов. Исламисты же, не доверяя военным после десятилетий репрессий, рассчитывали, что либералы помогут обеспечить переход к демократии, но не забывали о различиях во взглядах на определенные социальные свободы. Еще больше запутывало ситуацию то обстоятельство, что среди самих исламистов не было единства по вопросам толкования шариата и той роли, которую они отводили исламу в управлении страной. Как разрешится эта многовекторная ситуация – пока неясно.
Вторая группа арабских стран (Сирия, Йемен и Бахрейн) увязла в борьбе между старым режимом и демократической оппозицией. Сирийцы демонстрируют выдающуюся отвагу, снова и снова выходя на улицы, несмотря на массированное присутствие сил безопасности, которые нередко отвечают огнем на поражение. В Йемене поначалу преимущественно мирные протесты постепенно уступили место вооруженным столкновениям между соперничающими группами элит, и пока еще слишком рано говорить, насколько подписанное президентом Салехом пакетное соглашение об отставке приведет страну к подлинным реформам. Правители Бахрейна при силовой поддержке, в первую очередь – со стороны Саудовской Аравии, задействуют широкий арсенал репрессий: расстрел мирных демонстрантов, пытки и недозволенное обращение, неправосудные суды, внезапное увольнение работников и отчисление студентов. Но на выходе они лишь усугубляют разделение в обществе, в котором, многие, похоже, только и ждут удобного момента, чтобы снова взбунтоваться. Победа протестного движения в этих странах пока еще остается под большим вопросом.
Наконец, остаются еще монархические режимы, которым, в отличие от Бахрейна, в значительной степени удалось избежать массовых выступлений. Они пользуются техническими преимуществами своего конституционного устройства, позволяющими выпускать пар с помощью отставки очередного правительства при сохранении незыблемости монархических устоев. Особенно ярким примером служит Иордания с ее многократной сменой премьеров. В Марокко, Кувейте и Катаре монархи осторожно экспериментируют с либерализацией, даруя ограниченные полномочия избранному парламенту, но сохраняя в своих руках важнейшие рычаги власти. Некоторые монархии Персидского залива пытаются покупать социальный мир, щедро повышая зарплаты и раздавая субсидии малоимущим. Эта тактика, периодически приправляемая изрядной дозой репрессий, пока позволяет им по большому счету не допускать массовых протестных выступлений.
Однако такой социальный мир может оказаться недолговечным. Так, в Саудовской Аравии существуют внутренние предпосылки для очередной «весны»: стареющее руководство и молодое население, не видящее перспектив при существующем режиме. (То же самое можно сказать и об Алжире, хотя это и не монархия. В 2011 г. там были подавлены относительно вялые выступления.) Саудовской королевской семье пока удается сохранять власть – ценой раздачи нефтяных денег или размахивая жупелом межобщинной розни, но это лишь оттягивает развязку.
Что требуется от международного сообщества
Как следует международному сообществу реагировать на эту сложную и пеструю ситуацию? Перед тем как использовать те или иные рецепты, уместно сначала осознать свое место. Движущей силой революций «арабской весны» были внутренние факторы, и они совершались в первую очередь гражданами соответствующих стран. Внешние силы играли свою роль, но в большинстве случаев она не была решающей.
При всем этом внешняя реакция может оказаться важной, а когда-то и решающей. Когда Лига арабских государств отвернулась от Каддафи после того, как он расстрелял демонстрантов в Триполи и пригрозил залить кровью Бенгази, это открыло возможность для вмешательства Совета Безопасности в интересах защиты гражданского населения. Американское давление, подкрепленное широкомасштабной помощью, уже на начальном этапе помогло убедить египетских военных защитить демонстрантов на площади Тахрир от нападений полиции и сторонников Мубарака. Адресные экономические санкции в отношении сирийской элиты могут послужить едва ли не лучшим доводом, чтобы вынудить ее отвергнуть жестокую репрессивную стратегию Башара Асада.
Что касается будущего, то для поддержки правительств, ориентированных на демократию и права человека, международное сообщество должно занять более принципиальную позицию по региону, чем это было до сих пор. В первую очередь речь должна идти о том, чтобы безоговорочно встать на сторону демократических реформ, даже если означает разрыв с автократическими союзниками. Нет таких соображений, которыми какое-либо правительство могло бы оправдать терпимое отношение к расстрелам в Сирии, игнорирование систематических репрессий в Бахрейне или отсутствие давления на монархии, которые не спешат реформироваться. Ни у каких автократических режимов не должно возникать искушение прибегнуть к силе для защиты своей власти и привилегий.
Принципиальность в поддержке участников протестных выступлений может оказать позитивное влияние и на то, каким будет новое правительство. Революция может вскружить голову, открывая большинству немыслимые прежде возможности стать хозяевами своей судьбы. Однако революционеры должны принимать и обязанности, которые несут с собой права большинства, особенно когда дело касается прав меньшинств, неважно – политических, религиозных, этнических или социальных.
Революционный запал может обернуться бессудной местью или насаждением новой ортодоксии. Сохранение экономических проблем чревато поиском «козлов отпущения» и нетерпимостью. Бескомпромиссность международного сообщества относительно важности уважения прав всех без исключения граждан может помочь обеспечить становление подлинных демократий. Одним из способов направить новые правительства по верному пути может быть увязка экономической помощи с правами и свободами подобно тому, как это происходило с условиями принятия в Евросоюз восточноевропейских государств.
С той же меркой международное сообщество должно подходить к политическому исламу, когда это – выбор большинства. В значительной части арабского мира исламистские партии пользуются реальной поддержкой населения. Отчасти это связано с тем, что многие арабы привыкли считать политический ислам альтернативой авторитарному правлению, отчасти - с тем, что исламистские партии, как правило, честно завоевывали себе поддержку, противопоставляя свои программы социальной помощи коррупции и эгоизму власти, отчасти - с тем, что у исламистов были организационная основа, которой были лишены их много лет подвергавшиеся гонениям светские коллеги, и отчасти – с тем, что политический ислам созвучен консервативной и религиозной этике значительной части населения региона. Игнорирование этой популярности противоречило бы демократическим принципам.
Где бы ни приходило к власти правительство с исламской окраской, международному сообществу следовало бы сосредоточить усилия на побуждении его, а где нужно – и давлении, к уважению основных прав, ровно так же, как это ожидается от европейских партий и правительств с христианской окраской. Приход к власти политического ислама не обязательно должен означать отказ от прав человека, как показывает огромный разрыв между радикальными взглядами части салафитов и более прогрессивной трактовкой ислама, которой придерживаются лидеры типа Рашида Ганнучи, возглавляющего партию «Аль-Нахда» в Тунисе. Необходимо сотрудничать с гуманистическими фракциями политического ислама, одновременно сохраняя твердость в неприятии подавления прав и свобод под флагом религии. Свободно избранные правительства любой политической или религиозной окраски должны пользоваться в мире презумпцией поддержки до тех пор, пока они уважают основные права.
Общественный запрос на свободное выражение убеждений
Право на свободное выражение мнений и убеждений также нуждается в последовательной защите. Арабские революции стали возможными только благодаря самоорганизации гражданского общества, которому через интернет удалось мобилизовать массовое недовольство в обход монополии государства на каналы распространения информации. Не последнюю роль в этом сыграло и спутниковое ТВ, прежде всего - канал «Аль-Джазира», регулярно освещавшее события по всему региону. Это ключевое средство коммуникации, как и гражданское общество, нуждается в дальнейшей тщательной поддержке, даже если его направленность кто-то может посчитать «антизападной».
Совсем недавно возник еще один фронт борьбы вокруг права на свободу выражения убеждений – социальные сети. Хотя и доступные только «продвинутой» части общества и уступающие по силе воздействия более простым технологиям, таким как спутниковое ТВ и мобильный телефон, они уже на начальных этапах играли важную роль, давая движениям без явных лидеров возможность постепенно набирать силу, да еще и статистически измеримым образом (например, присоединяясь к группе на Facebook), без того чтобы выходить на улицу, пока численность не достигала значимой величины, позволявшей надеться, что выступление не будет подавлено в зародыше. Такие социальные сети, как Twitter, также помогали участникам протестных выступлений сообщать друг другу и остальному миру о полицейских репрессиях и способах ускользнуть от них. Активисты выкладывали на YouTubeвидеоролики жестокости военных и полиции, снятые на мобильный телефон.
С другой стороны, социальные сети могут служить и инструментом слежки и подавления оппозиции. Именно на это рассчитывал президент Асад, когда приглашал Facebook и YouTubeв Сирию в разгар египетской революции. Его надежды на то, что сирийские спецслужбы смогут играть с пользователями на опережение, не оправдались, однако другие государства как в рассматриваемом регионе, так и за его пределами все еще не оставляют попыток минимизировать политическую угрозу со стороны социальных сетей, нередко с использованием западных технологий.
Исход этой игры в «кошки-мышки» между цензором и пользователем, в роли которых выступают спецслужбы и либерально настроенные противники режима, остается неясным. Необходимы действенные глобальные стандарты, которые могли бы лучше защитить свободу и приватность интернет-пользователей. Следует также исключить возможность продажи международными корпорациями технологий, позволяющих государству шпионить за рядовыми гражданами или подвергать их репрессиям, причем не только в арабском мире.
Соучастие в пытках
Никакой, даже самый жесткий контроль, не способен помешать распространению идей свободы в массовом сознании, и силы безопасности в регионе слишком часто были вынуждены прибегать к пыткам. Теоретически, в международном сообществе существует категорическое неприятие пыток, получившее отражение в целом ряде многосторонних договоров, безоговорочно запрещающих недозволенное обращение. Однако борьба с терроризмом и политическим исламом способствовала размыванию этого запрета, а иногда и активному государственному участию в пытках. После 11 сентября администрация Буша не только сама практиковала пытки, но и при содействии различного рода союзников также отправляла подозреваемых в терроризме в арабский регион для допроса местными спецслужбами, хотя те и были известны широкой практикой пыток. Такое непростительное попустительство создавало порочный прецедент, культивируя худшие стороны органов госбезопасности в арабском регионе и одновременно снижая весомость периодических протестов со стороны Запада.
Администрация Обамы отказалась от этой практики, но при этом отказалась и проводить расследование, не говоря уже об уголовном преследовании, в отношении причастных американских должностных лиц. Стоявшие за этим текущие политические соображения чреваты опасными последствиями в долгосрочном плане, поскольку пытки в этом контексте оказываются не столько преступлением, сколько вариантом действий, который не исключается при определенных обстоятельствах. Британское правительство, по крайней мере, санкционировало расследование причастности своих должностных лиц к пыткам в зарубежных юрисдикциях, однако это расследование пока остается секретным и односторонним, что не слишком позволяет рассчитывать на его честность.
Самым показательным примером западного лицемерия в отношении пыток в арабских государствах служат «меморандумы о взаимопонимании» или «дипломатические заверения», использовавшиеся как основание, чтобы передавать подозреваемых в терроризме в руки спецслужб, которые с большой долей вероятности должны были подвергать их пыткам. О том, как работала эта система, свидетельствуют документы ЦРУ, обнаруженные Хьюман Райтс Вотч в одном из офисов ливийской госбезопасности. США и Великобритания вместе передавали захваченных за рубежом подозреваемых ливийским спецслужбам, несмотря на зловещую репутацию последних. При этом ЦРУ прилежно испрашивало у ливийцев заверения в том, что передаваемые лица не будут подвергаться недозволенному обращению. Такие заверения были всего лишь «фиговым листком». Поскольку ливийское правительство, как регулярно указывали сами же США, уже нарушало свои международно-правовые обязательства в части запрета пыток, не было никаких оснований рассчитывать на то, что в Триполи будут соблюдать негласные договоренности на уровне дипломатов или спецслужб. Если бы Запад пошел на реальное самоочищение в этом вопросе, наказал тех, кто санкционировал пытки или способствовал им, а также если бы он безоговорочно отказался от передачи подозреваемых под прикрытием дипломатических заверений в страны, где присутствует риск пыток, - это стало бы немаловажным вкладом в искоренение пыток в арабском мире.
Необходимость покончить с безнаказанностью
Революционные движения нуждаются в помощи в деле формирования государственных институтов, которые автократические режимы сознательно оставляли слабыми и недостаточно развитыми, прежде всего – всех национальных институтов правосудия, которые должны обеспечить соблюдение законности всеми представителями государства. До тех пор пока у силовых структур и гражданских чиновников не будет достаточной уверенности в том, что их неправомерные действия приведут их на скамью подсудимых, им будет трудно устоять перед искушением воспроизвести коррупцию и произвол прежнего режима.
Однако, по меньшей мере в том что касается международной юстиции, мировое сообщество все еще порой ведет себя так, словно лучший способ обеспечить переход к демократии – это забыть о преступлениях старого режима. Как показывает опыт «арабской весны», прецедент безнаказанности живуч, и это повышает вероятность сохранения прежних порочных практик. С другой стороны, уголовное преследование, вопреки распространенному стереотипу, не препятствует демократизации.
Когда Международный уголовный суд выдал ордера на арест Муамара Каддафи, его сына Сейфа аль-Ислама и начальника разведки Абдуллы Санусси, некоторые говорили, что этот акт правосудия загоняет Каддафи в угол. Однако, как это бывает с большинством диктаторов, Каддафи еще до появления ордеров МУС не оставил сомнений в том, что намерен держаться за власть до конца, а Сейф аль-Ислам поклялся драться «до последнего солдата». Если решение Гааги и имело какие-то последствия, то оно, скорее, ускорило падение режима, став для окружения Каддафи сигналом о бесперспективности дальнейшей поддержки прежнего лидера и подтолкнув элиту к пониманию того, что в ее интересах оставить его – чем скорее, тем лучше.
Но Каддафи был ярко выраженным тираном, которого было нетрудно «списать» и предать суду. Куда меньшую принципиальность международное сообщество проявило в отношении йеменского президента Салеха. В формате инициативы Совета сотрудничества Персидского залива – в отсутствие явного неодобрения со стороны СБ ООН – Салеху и другим высокопоставленным чиновникам в обмен на отказ от власти был предложен полный иммунитет от уголовного преследования. Порочным следствием такого шага стало то, что режим Салеха получил карт-бланш на продолжение безнаказанных расправ с демонстрантами. Уже после согласия президента уйти в отставку его сторонники продолжали убивать, зная, что если им удастся удержаться у власти, то сами себя они уж точно судить не будут, а если нет – ССПЗ уже обещал им «отпущение грехов».
Такую же беспринципность международное сообщество демонстрировало и в отношении других ситуаций в регионе. Россия, Китай, Бразилия, Индия, Южная Африка – все они отказались передавать сирийское досье Международному уголовному суду, хотя масштабы убийств там намного превосходили то, что творилось в Ливии, когда в Гааге занялись этой страной. Запад также традиционно продолжал защищать Израиль: последний раз это проявилось в требовании, чтобы в случае получения Палестинской национальной администрацией статуса наблюдателя в Генассамблее ООН она не пыталась обращаться в Международный уголовный суд. США даже выступали против предложения, чтобы Совет ООН по правам человека рекомендовал Совету Безопасности передать в Гаагу сирийское досье, опасаясь, что это создаст прецедент, который впоследствии может быть использован против Израиля.
Роль Бразилии, Индии и ЮАР
Международная реакция на арабские революции иллюстрирует важность формирования широких коалиций в защиту прав человека. Требование реформ, исходящее с разных сторон, подчеркивает, что речь идет об универсальных ценностях, а не об узкой повестке для конкретного региона. Оставляя за скобками дискуссионный вопрос о военном вмешательстве в Ливии, можно отметить, что международное сообщество продемонстрировало самое действенное единство при оказании давления на Каддафи. Объединение Бразилии, Индии и ЮАР с Лигой арабских государств и ведущими западными державами в вопросе о передаче ливийского досье Международному уголовному суду привело к тому, что Китаю или России оказалось неловко оставаться в меньшинстве. Результатом стало историческое единогласное решение Совета Безопасности ООН, за игнорирование которого Каддафи жестоко поплатился.
К сожалению, когда речь зашла о защите народа Сирии, Бразилия, Индия и ЮАР вернулись к своему прежнему настороженному отношению к правозащитному давлению на государства и отказались поддержать резолюцию СБ ООН, несмотря на тысячи жертв среди демонстрантов. Бразилия все же поддержала резолюцию по Сирии, но – в менее действенном формате Генеральной ассамблеи, в то время как Индия и ЮАР воздержались даже там. Как уже отмечалось, их главным контраргументом было якобы имевшее место превышение мандата СБ в Ливии, где натовцы, как они считали, стали заниматься не только защитой гражданского населения, но и сменой режима. Однако мягкий проект сирийской резолюции СБ, которые эти три страны отказались поддержать, никоим образом нельзя было интерпретировать как санкционирующий применение военной силы. Вместо этого они фактически предложили сирийцам расплачиваться за якобы неправомерные действия НАТО в Ливии. Такое безразличие к судьбе сирийского народа вызывает тем большее разочарование, что оно исходит от стран с устоявшимся демократическим устройством, которые в прошлом на себе испытали безразличие других государств к своей собственной борьбе за свободу.
Роль Турции
Пожалуй, самым интересным новым игроком в регионе стала Турция. Несмотря на исторические корни, она остается сильным примером страны, в котором избранное правительство консервативно-религиозной окраски не использует ислам для ущемления основных прав. Свое растущее влияние Турция дополнительно усиливает подключением к политическим процессам в арабском мире. Стамбул более энергично, чем его арабские соседи, осудил политические убийства в Сирии, поддержал демократизацию Египта и выступил против карательной блокады Газы Израилем.
И все же, целый ряд вызовов могут еще помешать Турции реализовать свой немалый потенциал в области прав человека. Использует ли Стамбул свой растущий вес в международных делах, чтобы предложить альтернативу устаревшей позиции Индии, Бразилии и ЮАР, которые усматривают империалистические поползновения в том, чтобы заступаться за людей, с риском для жизни выступающих против репрессивных режимов? Будет ли он требовать демократизации не только в арабском мире, но и в Иране, подавившем собственную «зеленую революцию» в 2009 г., а также в застойно-репрессивных государствах бывшей советской Средней Азии? И будет ли Турция, чтобы выглядеть более последовательной в продвижении прав человека за рубежом, заниматься расчисткой нарастающих проблем с правами человека у себя дома, включая традиционное ограничение свободы слова и ассоциации, небезупречную уголовную юстицию и многолетнее подавление курдского меньшинства? Эта страна способна изменить ситуацию с правами человека в регионе в лучшую сторону – если ее руководство не будет бояться дерзких шагов во внутренней и внешней политике.
Глобальная ответственность
В прошедшем году мир стал свидетелем революций в арабском мире, которые еще недавно многим казались немыслимыми. Эти выступления открывают беспрецедентные возможности для реализации чаяний народов, которые до сих пор оставались в стороне от глобального прогресса в области прав человека за последние полвека. Но в ситуации, когда этому противостоят мощные регрессивные силы, было бы неправильно оставлять судьбу арабского мира только лишь в руках людей, идущих под пули. Международное сообщество способно сыграть важную роль в становлении в этом регионе демократий, ориентированных на уважение прав и свобод. Пока же его роль остается довольно двусмысленной. Слишком часто еще краткосрочным своекорыстным интересам позволяется вставать на пути более принципиального и конструктивного участия. Рано или поздно международному сообществу придется делать выбор, на чью сторону встать: человека с его правами и чаяниями или тирана с его уловками и обещаниями. По мере приближения первой годовщины арабских восстаний международное сообщество должно помочь получить ответ на вопрос: удастся ли репрессивным правительствам взять верх над демонстрантами, требующими лучшей жизни, и намерены ли сами демонстранты уважать не только собственную свободу, но и права всех без исключения сограждан? Мировое сообщество обязано помочь обеспечить успех бесстрашных выступлений арабского народа за свои права и не допустить, чтобы на смену свергнутым автократическим режимам