КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

2003 г. был объявлен президентом Узбекистана И.Каримовым «Годом махалли». Местные СМИ приветствовали это решение дифирамбами в адрес традиционного общинного института, называя его «жизненным причалом» и «оплотом спокойствия». При этом в эпоху И.Каримова комитет махалли из автономного органа местного самоуправления был превращен властями в элемент системы слежки и контроля общенационального масштаба.

В Узбекистане власть принадлежит репрессивному режиму с далеко не безупречной практикой в области прав человека. Правительство осуществляет цензуру СМИ, запрещает оппозиционные политические партии и отказывает в праве на независимое существование общественным и религиозным движениям. Комитет махалли, имеющийся сегодня практически в каждом уголке Узбекистана, - это глаза и уши центральной власти и главный проводник политики и практики репрессий. В настоящем докладе документально зафиксирована роль махаллинских комитетов по трем главным направлениям произвола властей: их участие в шестилетней кампании борьбы с теми, чья исламская практика лежит вне установленных государством рамок; реагирование на проблему насилия в семье; а также их роль в «программе принудительного переселения» в 2000-2001 годы.

Возникшая из исламских обрядов и событий жизни общины, махалля насчитывает не один век своего существования. В постсоветский период ее деятельность стала регламентироваться законом. В дополнение к традиционным функциям махалле был передан целый ряд полномочий местного самоуправления. Сегодня основную повседневную работу ведет комитет махалли (кенгаш) во главе с председателем схода граждан (аксакалом). При этом деятельность кенгаша, по закону подотчетного сходу граждан, фактически контролируется органами исполнительной власти. В современных условиях комитет махалли превратился в ключевого проводника государственных репрессий в отношении отдельных лиц и семей, которых власти считают неблагонадежными. Махалля активно помогает правоохранительным и другим органам собирать информацию о жителях. В нарушение права на неприкосновенность частной жизни, семьи и жилища комитет махалли ведет досье на неблагонадежных граждан (в том числе на «семьи скандалистов» с трудными подростками) и передает эти данные милиции и органам исполнительной власти.

С конца 1997 г. узбекские власти развернули широкую кампанию репрессий против мирных «независимых» мусульман, чья исламская практика не укладывается в установленные государством рамки. В Узбекистане разрешенный ислам жестко контролируется. Имамы назначаются исполнительной властью и находятся под ее надзором.^[2] Любая незарегистрированная, т. е. не разрешенная властями, религиозная практика считается незаконной. Под репрессии попали все те, кто совершает намаз дома, изучает Коран в частном порядке, принадлежит к незарегистрированным исламским организациям и распространяет не санкционированную властями литературу. В нарушение права на свободу совести и религии власти огульно причисляют всех таких людей к «экстремистам»: тысячи независимых мусульман осуждены на длительные сроки вне связи с насильственным действиям или с принадлежностью к вооруженным формированиям. Махаллинские комитеты поддерживают «государственный» ислам и даже участвуют в отборе кандидатов на совершение хаджа в Мекку. Одновременно они участвуют в репрессиях, ведя досье на тех, кого считают слишком набожными, и выполняя другие функции соглядатаев и информаторов. Они также организуют собрания общественности, на которых набожные мусульмане становятся мишенью оскорблений, угроз и шельмования. Такие собрания представляют собой изощренную форму внесудебного наказания для тех, кто реализует свое право на свободу совести вне санкционированных государством институтов.

Серьезной проблемой в Узбекистане является, без сомнения, насилие в семье, хотя ее масштаб трудно оценить в условиях, когда статистика не ведется, а женщины с неохотой дают делу официальный ход. Государственная политика направлена на сохранение семьи любой ценой, и комитету махалли отводится в этом ключевая роль. Фактически выступая в качестве судов по семейным делам, комитеты отказывают избитым женам в разрешении на развод, отправляя их домой: назад к мужьям и побоям. Должностные лица махалли сплошь и рядом считают, что избитая женщина сама виновата в том, что навлекла на себя гнев мужа. После наставлений о супружеском долге, подкрепляющих стереотипные представления о роли мужчины и женщины, кенгаш возвращает женщину в семью. Такой подход в принципе не учитывает реальные страдания – как физические, так и эмоциональные, причиняемые жертвам домашнего насилия, и сознательно подвергает женщин опасности. Это также нарушает международные нормы о гарантиях равноправия женщины в браке и при его расторжении. Нарушение этих норм не может быть оправдано никакой политикой сохранения семьи, которая должна учитывать обязанность государства защищать женщин и детей от насилия.

В период с августа 2000 г. по март 2001 г. отмечены также нарушения прав человека махаллинскими комитетами в ходе проведения узбекскими властями принудительного переселения на юге республики после рейдов антиправительственных боевиков-исламистов. В качестве официального обоснования необходимости переселения указывалось на угрозу безопасности со стороны мятежников и опасность природных катастроф, связанных с оползнями и наводнениями. Людей выгоняли из домов и отправляли на новое место, где они оказывались отрезанными от остального населения и лишенными каких-либо средств к существованию. При выполнении этих принудительных и сопровождавшихся насилием мероприятий должностные лица махаллей действовали рука об руку с представителями военных и гражданских властей.

Следует отметить, что в некоторых махаллях отдельные должностные лица комитетов искренне пытаются защищать своих жителей и отказываются подвергать дискриминации набожных мусульман и других неугодных. Однако правительство и правоохранительные органы оказывают на таких людей растущее давление с целью заставить их проводить официальную линию, нарушающую права человека.

Правительство Узбекистана и некоторые международные доноры настаивают на том, что комитет махалли не зависит от властей и действует как неправительственная организация или децентрализованная единица самоуправления. Действительно, комитет махалли выполняет целый ряд функций, в том числе и по оказанию услуг и организации общественной и культурной жизни. Однако одновременно он играет и ключевую роль в проведении государственной политики дискриминации и преследования неугодных категорий населения. Махалля, как бы ни стремились ее должностные лица к независимости, является неотъемлемой частью репрессивной государственной машины. Осуществляя несвязанное финансированиепрограмм поддержки местного самоуправления, международные организации, работающие в области содействия развитию, рискуют на самом деле поддержать низовое звено государственной системы контроля и произвола.

РЕКОМЕНДАЦИИ

Правительству Узбекистана

• Снять с комитета махалли функции правоохранительных органов. В частности, отменить практику:
  - административного надзора за гражданами, в отношении которых правоохранительными органами ведется следствие, а также за освобождающимися из мест содержания под стражей или заключения;
  - наблюдения за гражданами в интересах правоохранительных органов.
  
  
• Обеспечить прекращение комитетом махалли дискриминации в отношении набожных мусульман. В частности, обеспечить равный подход при оценке потребностей в социальных услугах и пособиях и их предоставление на недискриминационной и прозрачной основе.
  
  
• Обеспечить прекращение комитетом махалли наблюдения за набожными мусульманами, нарушающего право последних на неприкосновенность частной жизни, семьи и жилища, а также право на свободу совести. Наблюдение в интересах законных целей охраны правопорядка должно осуществляться сотрудниками правоохранительных органов с соответствующей санкции.
  
  
• Прекратить практику требования у осужденных за религию получения поручительства от своей махалли как условия освобождения по амнистии. Наблюдение за освобожденными должно быть поручено соответствующему государственному надзорному органу.
  
  
• Прекратить практику внесудебного наказания посредством унижений и запугиваний на собраниях общественности, проводимых органами государственной власти и махаллинскими комитетами.
  
  
• Снять содержащееся в статье 12 Закона «Об органах самоуправления граждан» положение о пресечении комитетом махалли деятельности незарегистрированных религиозных организаций и иной деятельности, нарушающей Закон «О свободе совести и религиозных организациях» 1998 г.
  
  
• До полного прекращения правоохранительных функций комитета махалли обеспечить прекращение привлечения должностных лиц махалли в качестве понятых при проведении обыска или выполнения ими иных свидетельских функций в интересах милиции. Для этих целей должны привлекаться незаинтересованные лица. В случае привлечения должностных лиц махалли в качестве свидетелей они должны следить за тем, чтобы сотрудники правоохранительных органов имели надлежащую санкцию на свои действия и соблюдали процессуальные права граждан.
  
  
• Обеспечить развернутую подготовку должностных лиц махалли в области предоставления защиты лицам, обращающимся с жалобами по фактам насилия в семье.
  
  
• Обеспечить справедливое распределение средств в интересах предоставления социальных услуг жертвам домашнего насилия и их детям.
  
  
• Предписать махаллинским комитетам прекратить практику назначения примирительных периодов перед подачей заявления на развод. Прекратить практику требования судами согласия махалли как условия принятия к производству иска о расторжении брака. Предписать должностным лицам махалли облегчать доступ в суд для жертв домашнего насилия, принявших решение расторгнуть брак.
  
  
• Обеспечить включение в проводимые махаллинскими комитетами программы добрачного и семейного образования разделов о правах женщин, включая право не подвергаться насилию, принуждению или дискриминации. Обратиться к проблеме насилия в семье и доводить информацию о путях ее решения как до мужчин, так и до женщин. При проведении таких программ следует избегать усиления существующего дискриминационного отношения к женщине.
  
  
• Поручить махаллинским комитетам в поселках для переселенцев оказывать последним содействие в контактах с представителями международных организаций, СМИ и пр., вместо того чтобы блокировать такие контакты.

Двусторонним и многосторонним донорам

• Увязать предоставление новых средств на цели развития гражданского общества и демократии и на аналогичные проекты, в которых задействованы махаллинские комитеты, с реформированием последних. В частности, настойчиво ставить вопрос о снятии с них правоохранительных функций, как было рекомендовано выше.
  
  
• Создать систему мониторинга любых проектов, в которых задействованы махаллинские комитеты, с тем чтобы такие проекты не приводили к поддержке произвола на местном уровне. В частности, проводить анализ любого проекта в области насилия в семье как до, так и после предоставления финансирования. Обеспечить включение в любой проект в этой области правозащитного компонента и акцента на право женщины не подвергаться насилию, принуждению и дискриминации.

Международному сообществу

• Поставить перед правительством Узбекистана вопрос о необходимости реформирования махаллинских комитетов, в том числе о необходимости их отделения от правоохранительных структур. Настоятельно призвать Ташкент к выполнению рекомендаций, сформулированных в настоящем докладе.
  
  
• Наладить диалог по проблемным вопросам роли махаллинских комитетов и по программе их реформирования с профильными государственными органами, такими, как комитеты по делам религий, комитеты женщин и Министерство внутренних дел.

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ

В переводе с узбекского «махалля» приблизительно означает «соседи» или «местная община». В то же время махалля относится к традиционным институтам Узбекистана, поэтому в различном контексте в это понятие может вкладываться самое различное содержание. Речь, среди прочего, может идти о территории, комплексе общественных отношений или об административной единице.^[3]

Истоки махалли прослеживаются еще в домонгольский период – в XI-XII веках. Этот институт нередко представляют как нечто исконно узбекское, однако аналогичные традиционные структуры характерны для многих регионов исламского мира.^[4]

В досоветский период махалля, как правило, представляла собой общину в несколько сот человек, организованную вокруг исламских обрядов и других событий местной жизни. В большинстве случаев в махалле имелись собственная мечеть, чайхана, базар и пр. Жизнь членов общины регламентировалась старейшинами. Некоторые махалли формировались по этническому, религиозному или профессиональному признаку.^[5] Многие до сих пор сохранили названия, связанные с ремеслами.^[6]

При советской власти отношение к махалле неоднократно менялось. На начальном этапе предпринимались попытки ликвидировать ее как общественный институт. Позднее, когда стало ясно, что такая политика столкнется с активнейшим сопротивлением, власти попытались, хотя и не слишком успешно, встроить махаллю в партийно-государственную структуру и использовать ее как инструмент распространения коммунистической идеологии на все слои общества.^[7] Эксперимент, однако, в итоге не удался, и в годы, предшествовавшие распаду СССР, махалля перестала служить проводником государственной идеологии, продолжая существовать неофициально, параллельно с государственными структурами. Часто местным аксакалом, или главой махалли, становился вышедший на пенсию партийный руководитель. Все это время махалля сохраняла и передавала новым поколениям узбекские культурные традиции, в том числе и исламские. Советское государство мирилось с ее существованием, хотя официально и не признавало.^[8]

После провозглашения Узбекистаном независимости в 1991 г. махаллинские комитеты стали подключать к структуре власти, становившейся все более авторитарной. В первые годы независимости президентом И.Каримовым были разгромлены возникшие в последние годы «перестройки» гражданские и политические движения, под запретом оказались оппозиционные политические партии, была введена цензура СМИ; через некоторое время за этим последовали репрессии против мирных независимых мусульман.

Одновременно новые власти развернули кампанию по возрождению махалли как основной ячейки узбекского общества, ставшую частью общей политической линии на возвращение к узбекскому наследию и связанным с ним символам. Примером масштабной смены исторических приоритетов может служить культивирование образа Тимура, духовным преемником которого представляют президента И.Каримова.^[9]

Махалля преподносилась как традиционный институт с акцентом на права и обязанности общины в рамках всеохватывающего государства. На улицах и в печати появились лозунги: «Родина начинается с твоей махалли» или «Покой соседа – твой покой, спокойствие в махалле – спокойствие в стране».^[10]

В этот период правительство стало наделять махаллинские комитеты все более широкими полномочиями и постаралось обеспечить их распространение на всю территорию республики.[11] В результате пересмотра административного деления вся страна была поделена на махалли. В настоящее время их насчитывается около 12 тыс., в каждой махалле – от 150 до 1,5 тыс. семей или дворов.^[12]

В феврале 1999 г. у правительственных зданий в Ташкенте прогремело пять взрывов. Правительство не замедлило обвинить в терактах «исламских экстремистов» и развернуло кампанию массовых арестов и гонений на независимых мусульман. В рамках этой кампании был принят новый закон, по которому на комитет махалли возлагались серьезные дополнительные функции, включая пресечение деятельности незарегистрированных религиозных организаций.^[13] Другим нормативно-правовым актом был введен институт «стражей махалли».^[14] К этому моменту превращение комитета махалли в орган репрессивного государства фактически завершилось.

Одновременно с продвижением махалли как традиционного института правительство представляло комитет махалли как орган местного самоуправления, первичный уровень участия общества в принятии решений. К концу 1990-х годов некоторые международные доноры, стремясь оказать содействие развитию демократии на местах, стали финансировать программы для махаллинских комитетов, однако в итоге это вылилось в поддержку государственной структуры, задействованной в реализации репрессивной политики.

5 декабря 2002 г. президент И.Каримов объявил 2003 г. «Годом махалли». Правительство приняло соответствующую целевую программу и заявило о намерении усовершенствовать нормативно-правовую базу в интересах расширения полномочий комитета махалли.[15] В местной прессе пошли статьи с пропагандистскими лозунгами: «Махалля – оплот спокойствия», «Родная махалля – тихий причал в нашей жизни», «Махалля – очаг духовности и воспитания», место, где «любой придет на помощь и получит добрый совет и поддержку делом».[16]

СТРУКТУРА МАХАЛЛИ

В стремлении поставить махаллю под свой контроль и включить ее в состав институтов государства узбекское правительство в апреле 1999 г. провело через парламент Закон «Об органах самоуправления граждан» (далее - Закон о махалле).^[17]

В соответствии с новым законом «высшим органом самоуправления граждан» соответствующей территории становится сход, наделяемый правом принимать решения от имени населения.^[18] Сход граждан созывается не реже одного раза в квартал.^[19] Текущие вопросы в периоды между сходами граждан решаются кенгашем (комитетом махалли), который должен собираться не реже одного раза в месяц и возглавляется председателем схода граждан (аксакалом, или председателем махалли).^[20] По основным направлениям текущей деятельности в составе кенгаша создаются комиссии (например, по вопросам организации свадеб и похорон). Заместителем председателя всегда является женщина, возглавляющая местный женсовет.

По закону высшим органом местного самоуправления является сход граждан, однако собранная Хьюман Райтс Вотч информация, в том числе материалы интервью с членами комитетов трех махаллей, указывает на то, что на практике кенгаш в своей деятельности руководствуется указаниями районного или городского хокимията – органа государственной власти. Хокимият, в свою очередь, непосредственно подчиняется центральному правительству: хокимы областей назначаются и снимаются президентом. Формально председатель махалли и кенгаш избираются сходом граждан, однако кандидатура председателя согласовывается с хокимом соответствующего района или города, что дает президенту возможность напрямую контролировать каждую махаллю.[21] На практике председатель махалли сплошь и рядом назначается хокимиятом, а выборы носят лишь формальный характер.^[22] Комитет махалли зависит от хокимията и в финансовом отношении, хотя у него имеются и собственные источники финансирования за счет добровольных взносов.^[23] По Конституции хоким области, района или города возглавляет исполнительную и представительную власть на соответствующей территории.^[24] В реальной жизни хокимияты выступают как система органов исполнительной власти. Решения комитета махалли обязательны для исполнения жителями соответствующей территории.^[25]

В апреле 1999 г., через несколько дней после принятия Закона о махалле, постановлением Кабинета министров, известным как «Закон о посбоне», был введен институт «стражей махалли» (посбонов).^[26] Посбон работает во взаимодействии с комитетом махалли и местным органом внутренних дел по профилактике преступлений и поддержанию общественных и моральных устоев в том виде, как они понимаются правительством. Заработная плата выплачивается из государственного бюджета. Число посбонов в каждой махалле зависит от численности населения и конкретных задач. Так, в Ташкенте в одной махалле с населением 3,4 тыс. человек девять посбонов,[27] в другой (3 тыс. человек) – всего четыре.^[28]

РОЛЬ И ФУНКЦИИ КОМИТЕТА МАХАЛЛИ

… Все мы видим, что в жизни всякого человека, каждой семьи, в государственном и общественном управлении, в сплочении людей, укреплении правопорядка в местах проживания, во внедрении системы самоуправления, с каждым днем все более повышается роль и значимость махалли.

Президент И.Каримов, 5 декабря 2002 г.^[29]

С включением в структуру государственной власти роль комитета махалли значительно возросла: из традиционной общинной структуры он превратился в административный орган, отвечающий за контроль и надзор за населением в интересах соблюдения текущей политической линии.^[30]

Первым серьезным поручением с 1991 г. стала передача махалле функций по распределению небольших пособий малообеспеченным.^[31]

В 1999 г. Закон о махалле значительно расширил ее административные полномочия, в том числе в части «мер, направленных на защиту интересов женщин, повышение их роли в общественной жизни, формировании духовно-нравственной атмосферы в семье, воспитании молодого поколения».^[32] Теперь комитет махалли занимается семейными конфликтами, борется с разводами, дает рекомендации по воспитанию детей и определяет нормы поведения для женщин и детей, а также осуществляет просветительские программы в области ВИЧ/СПИДа, наркотиков, здоровья женщин, проблем семьи и общества.^[33] Зам. председателя махалли так рассказывала об этом представителям Хьюман Райтс Вотч:

Мы учим девочек шить… Показываем им положительный пример девочки, которая хорошо себя ведет, рукодельница и готовить умеет. Так люди и постигают свою культуру… Мы помогаем учить девочек, как готовиться к семье, к детям. Отправляем беременных к доктору. Если не идет – отчитываем, тогда точно идет. Женщина должна делать семью счастливой. Мужчина должен кормить семью. Ему нужно знать, как вести себя с женой и с матерью, чтобы ревности не было. Так получается счастливая семья. Мы семьи всему этому учим… Учим женщин, как себя поставить, не скандалить, не драться, быть культурными.^[34]

Комитету махалли стала отводиться все более активная роль в профилактике преступности, в особенности с принятием в 1999 г. «Закона о посбоне». В своем обращении к парламенту 22 января 2000 г. президент И.Каримов отдельно остановился на важности усиления правоохранительных функций органов местного самоуправления: «В обеспечении общественной безопасности на местах необходимо значительно повысить роль органов самоуправления и, прежде всего, роль махалли. Важно сосредоточить усилия махаллинских комитетов, рядовых граждан на выявлении и устранении причин и условий, способствующих совершению преступлений и иных противоправных действий по месту жительства граждан».^[35]

Правоохранительная тема получила дальнейшее развитие во время вторжения боевиков Исламского движения Узбекистана в 2000 г. Выступая в парламенте 30 августа 2000 г., И.Каримов заявил: «Махаллинские комитеты должны активизировать свою работу, чтобы обеспечить общественный порядок, повышать бдительность людей, воспитывать у них чувство гражданского долга, формировать сознательное отношение к происходящим вокруг событиям. Их задача, их непосредственный долг состоит в том, чтобы не в два, а в несколько раз повысить бдительность жителей махалля, всей общественности, воплотить в жизнь призыв "Наш дом - нам его беречь".^[36]

Статья 12 Закона о махалле обязывает кенгаш принимать «меры по пресечению деятельности незарегистрированных религиозных организаций, обеспечению соблюдения права граждан на свободу вероисповедания, недопущению принудительного насаждения религиозных взглядов, рассматривать иные вопросы, связанные с соблюдением законодательства о свободе совести и религиозных организациях».^[37] Несмотря на содержащиеся в этой статье реверансы в адрес прав человека, такая постановка вопроса нарушает гарантии свободы совести и религии, зафиксированные в статье 31 Конституции Узбекистана и статье 18 Международного пакта о гражданских и политических правах. Выполнение комитетом махалли требования закона невозможно без его участия в слежке, арестах и общественном бойкоте набожных мусульман (см. ниже).^[38]

В обязанности комитета махалли входит также подготовка списков кандидатов на совершение хаджа, который по исламским понятиям каждый мусульманин, при наличии у него финансовых и физических возможностей, обязан совершить хотя бы раз в жизни. Списки направляются затем в хокимият, окончательный отбор проводится Духовным управлением мусульман Узбекистана.^[39]

Следуя инструкциям хокимията, комитет махалли пытается контролировать религиозную деятельность населения через «профилактику». Вместе с местной милицией махалля проводит собрания, посвященные религиозному экстремизму и другим вопросам, предупреждая присутствующих о недопустимости отправления религиозного культа вне рамок санкционированных государством институтов. Рассказывает работник махалли:

Работаем с молодежью, чтобы они не стали террористами. Если появляются чужие – спрашиваем откуда. Нам здесь неизвестные посторонние не нужны… Проводим собрания с молодежью. Из прокуратуры и из милиции приходят, объясняют им, что нельзя оружие иметь, пистолеты, взрывчатку… Стараемся не допускать, чтобы молодежь водила дружбу с чужаками.^[40]

В настоящее время комитет махалли выступает инструментом государственного контроля во многих ключевых областях жизни в Узбекистане. Махалля отвечает за реабилитацию освобожденных из мест лишения свободы, а также за оказание «воспитательного воздействия на лиц, ранее судимых, и других, склонных к совершению правонарушений».^[41]

Комитет махалли также оказывает содействие различным государственным органам, в том числе парламенту, хокимиятам всех уровней, правоохранительным структурам, налоговым органам и Министерству обороны.^[42] Еще одной из областей деятельности является контроль за предприятиями торговли и сферы услуг.

Комитет махалли ведет исчерпывающий учет населения сомнительной достоверности, в том числе мужчин, женщин, детей, безработных, одиноких родителей, инвалидов, малоимущих, лиц с судимостью или находящихся под следствием. Учет ведется также по таким категориям, как «сплетники», «наркоманы», «семьи скандалистов», «алкоголики», «трудные подростки». Данные передаются в хокимият. Как сказала представителям Хьюман Райтс Вотч зам. председателя махалли: «Мы в махалле всех знаем. Своими глазами видим, или соседи скажут».^[43]

В городах информация поступает в махаллю от домовых и уличных комитетов, существующих в каждом доме и на каждой улице. В списках жителей указываются подробные сведения о личной и семейной жизни. Должностные лица махалли говорят, что это нужно для определения состава участников семинаров и праздничных мероприятий или для составления списков на получение продовольственной помощи или небольших подарков.^[44] Однако информация используется и для принятия решений о вмешательстве в семейные конфликты или о передаче дел милиции.^[45]

Посбон

«Закон о посбоне» способствовал усилению функций махалли по охране правопорядка и наблюдению за жителями. Посбону отводится ключевая роль в сборе информации, которая затем передается параллельным вышестоящим структурам: комитету махалли и местному органу милиции.^[46] «Стражи махалли» также привлекаются к милицейским операциям.^[47]

Кандидат на должность посбона должен обладать «ясностью и здравостью духа», «физическим здоровьем и моральной устойчивостью», иметь незапятнанную репутацию и быть набожным.^[48] Кандидатуры утверждаются на сходе граждан махалли по согласованию с начальником местной милиции.^[49] Жители махалли обязаны оказывать посбону содействие в выполнении его обязанностей.^[50] Таким образом, посбон представляет собой очевидное и официальное связующее звено между правоохранительными органами и комитетом махалли. Как и в случае с комитетом махалли, функции посбона выходят за рамки одной лишь профилактики преступлений и включают поддержание «социально-нравственной атмосферы» в данном районе.^[51] Деятельность посбона в ряде случаев может приводить к нарушению права на неприкосновенность частной жизни. Среди прочего, «стражи махалли» должны регулярно информировать милицию о лицах, проживающих в махалле без прописки, долгое время отсутствующих или вообще не проживающих дома.^[52] Посбон может брать у жителей объяснения в связи с конфликтами между гражданами или с возбужденными уголовными делами, а также предупреждать граждан о недопустимости незаконных действий.^[53] Информация, поступающая от «стражей махалли» регистрируется в отдельном журнале в местном органе милиции.^[54]

В связи с объявлением 2003 г. «Годом махалли» начальник Главного управления профилактики правонарушений МВД А.Усманов заявил, что власти намерены обеспечить еще более тесное взаимодействие махаллинских комитетов с правоохранительными органами.  В частности, он обнародовал планы разместить комитеты махаллей в тех же зданиях, где находятся опорные пункты милиции, - по соседству с подразделениями уголовного розыска и паспортной службы.^[55]

ОФИЦИАЛЬНЫЕ И НЕФОРМАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ С ХОКИМИЯТОМ

Как отмечалось выше, хокимият – это административный орган областного, районного и городского уровня. Официально хоким возглавляет представительную и исполнительную власть соответствующей территории. Хокимы областей и города Ташкента назначаются и отстраняются от должности непосредственно президентом, остальные – вышестоящим хокимом. На практике хокимият действует в структуре исполнительной власти.

Комитет махалли действительно может принимать самостоятельные решения в таких вопросах, как организация свадеб и похорон, а также жилищно-коммунальное хозяйство, однако по основным направлениям государственной политики махалля обязана следовать указаниям, спускаемым из хокимията. Должностные лица махаллей открыто говорят о своей роли в выполнении инструкций властей. Должности председателя махалли, секретаря, посбона, а также аппарата кенгаша оплачиваются из бюджета хокимията.^[56] Хокимият может также упразднять, создавать, объединять,дробить и менять границы махаллей.^[57] Председатель махалли и члены комитета избираются по согласованию с соответствующим хокимом.^[58]

Согласно статье 6 Закона о махалле органы государственной власти не вмешиваются в деятельность кенгаша, но оказывают ему содействие. Очевидно, однако, что на практике эта норма не соблюдается. Комитет махалли подвергается давлению органов власти самого различного уровня.

В Ташкенте, имеющем районное деление, председатель махалли подчиняется районному хокиму. Ежегодно хокимият издает брошюру, в которой обозначены основные направления деятельности махалли. Соответственно, комитет махалли ежегодно представляет на утверждение в свой хокимият план работы на очередной год и отчет за прошедший период. Председатель махалли так рассказывал представителям Хьюман Райтс Вотч о своих взаимоотношениях с хокимиятом:

В 9 утра каждый понедельник все председатели махаллей собираются в хокимияте. На заседании хоким ставит нам задачи. Если не выполнили – ругается.^[59]

Ему вторили и другие должностные лица, в частности зам. председателя, возглавляющая женсовет другой махалли:

Раз в месяц, в среду, женщины приходят в хокимият. Там нам говорят, что делать, как бороться с терроризмом и наркоманией, какие профилактические меры принимать.^[60]

Заместитель председателя ташкентской махалли: «Мы ходим в хокимият. Они нас контролируют. Мы им все документы передаем для проверки. Нас вызывают – мы приходим. Два-три раза в неделю».^[61]

Хокимият может давать и «внеплановые» указания. После событий 11 сентября 2001 г. махаллинским комитетам было предписано активизировать проведение антитеррористических собраний и лекций. Они также собирают и передают в хокимият статистические данные.^[62]

Иногда в работу комитета махалли вмешиваются другие государственные органы, в том числе милиция, прокуратура и суды.^[63]

МАХАЛЛЯ КАК ИНСТРУМЕНТ ПРОИЗВОЛА

Религиозные преследования

Общие сведения

С 1992 по 1997 гг. узбекские власти предпринимали попытки поставить религиозную деятельность под жесткий контроль государства. Для этого периода характерны аресты и «исчезновения» отдельных независимых исламских лидеров. Убийство в декабре 1997 г. нескольких сотрудников милиции и государственных чиновников в Наманганской области послужило правительству И.Каримова предлогом для развертывания кампании репрессий против независимых мусульман, которые были объявлены угрозой стабильности. Власти стали закрывать незарегистрированные мечети и арестовывать верующих за посещение проповедей имамов, впавших в немилость у государства, или за другие формы проявления набожности, включая посещение частных религиозных уроков или ношение бороды. Сотни человек были арестованы и осуждены на длительные сроки.

Систематический и массовый характер, который приняла эта кампания репрессий, еще более усилился после первого в постсоветской истории Узбекистана серьезного случая политического насилия, когда в результате серии взрывов у правительственных зданий в Ташкенте в феврале 1999 г. погибло 16 и было ранено более ста человек. По всей стране прокатились массовые милицейские облавы, теперь забирали даже родственников тех, кого считали независимыми мусульманами. Еще один повод для оправдания репрессий дали правительству вооруженные рейды, совершенные в 1999-2000 гг. по территории Узбекистана и соседней Киргизии базирующимися за рубежом боевиками Исламского движения Узбекистана.^[64]

В настоящее время в тюрьмах и колониях за ненасильственную религиозную практику находятся тысячи мусульман;[65] некоторые обвиняются в принадлежности к «Хизб-ут-Тахрир» (Партии освобождения), выступающей за восстановление исламского халифата мирными средствами, другие – в «ваххабизме» (термин огульно используется как синоним исламского «фундаментализма» или «экстремизма»). Некоторые осуждены только за родственные связи с предполагаемыми независимыми мусульманами.^[66]

В кампании властей против независимых мусульман махаллинским комитетам отводится целый ряд функций. Они ведут слежку и сбор информации в интересах государства и оказывают правоохранительным органам содействие в аресте подозреваемых в «религиозном экстремизме». Они также участвуют в организации собраний общественности, на которых независимые мусульмане и члены их семей подвергаются публичному осуждению и унижению, дискриминируют их семьи в получении социальной поддержки и произвольно отказывают им в получении гражданских и иных документов.

Типичным примером роли махалли в религиозных преследованиях может служить дело исламского «фундаменталиста» в Ферганской долине в 2001 г. Председатель махалли принимал участие в аресте человека (имя не разглашается), который спустя месяц умер от побоев в заключении. Родственники умершего рассказывали представителям Хьюман Райтс Вотч: «[Через полтора года] нас все еще постоянно дергают из махалли, хокимията и милиции. Председатель махалли требовал, чтобы мы, как семья, извинились перед ними. С полгода назад было собрание нескольких махаллей. Нам велели просить прощения, сознаться, что наш сын действительно изучал … не то, что это было ошибкой… Мы отказались».^[67]

Слежка

Роль махалли как соглядатая в наибольшей мере проявилась после активизации с 1997 г. репрессий против независимых мусульман. Президент И.Каримов и другие руководители страны подчеркивают необходимость бдительности и сотрудничества с правоохранительными органами со стороны населения, в особенности махаллинских комитетов.^[69] Тесная связь махалли с правоохранительными органами прослеживается как в Законе о махалле, так и в практике его применения. Как заметил один из узбекских правозащитников, комитет махалли сам «людей не сажает, только указывает на тех, кого надо посадить».^[70]

В нарушение права на неприкосновенность частной жизни, семьи и жилища, а также в нарушение свободы религии махаллинские комитеты по всей республике помогают правоохранительным органам собирать информацию о вероисповедании и религиозной практике жителей.^[71] Впоследствии на основе этих данных составляются списки подозреваемых в религиозном экстремизме.

Обходя людей по домам или вызывая к себе, комитет махалли выясняет, кто молится, носит бороду или учит детей исламу. Как утверждают, правоохранительными органами среди председателей махаллей распространен перечень вопросов, который включает:

• Список и адреса лиц, которые призывают женщин и несовершеннолетних к намазу или заставляют их совершать этот обряд.
• Список лиц, которые совершают намаз в городе в неразрешенных местах.
• Сведения о тех ваххабитах, которые отбыли срок заключения, об их семьях.
• Взять под особый контроль лиц, которые носят или ранее носили бороду.
• Выявить членов семей ваххабитов, которым исполнилось 18 лет, но которые не служат в армии.
• Список лиц в махалле, считающихся «авторитетами», «лидерами», «бузитерами».^[72]

Власти также рассчитывают на помощь махалли в наблюдении за мечетями. Выступая сразу после ташкентских терактов 16 февраля 1999 г., президент И.Каримов заявил:

Каждый махаллинский комитет должен взять под контроль местную мечеть. Зачем нужны мечети? … Мечети нужны, чтобы улучшать жизнь махалли, чтобы людям жилось лучше, чтобы внедрять в умы веру в загробную жизнь. Они должны еще объяснять людям, каково жить с нечистой совестью, взывать к их совести. Я повторяю, что если в махалле есть мечеть – местный совет должен быть начеку».^[73]

По словам одного из ферганских правозащитников, местным махаллинским комитетам  поручено осуществлять усиленный надзор за жителями, включая слежку за их передвижением.^[74]

О слежке, которую ведет махалля за независимыми мусульманами, открыто говорится и на судебных процессах – как самими судьями, так и должностными лицами махаллей. На процессе по делу 13 человек, обвинявшихся в принадлежности к «Хизб-ут-Тахрир», вызванный в качестве свидетеля председатель махалли признал, что получил от властей указание сообщать о противозаконной деятельности на его территории. На вопрос, что бы он сделал в случае обнаружения в махалле члена «Хизб-ут-Тахрир», он ответил, что сообщил бы в милицию.^[75]

На процессе по делу четверых мужчин и двух женщин, также обвинявшихся в принадлежности к «Хизб-ут-Тахрир», судья сделал замечание члену комитета махалли Тохиру Шарипову, вызванному в качестве свидетеля, когда тот не смог ответить, был ли членом «Хизб-ут-Тахрир» также муж обвиняемой: «Почему Вы не знаете? Махалля должна все знать о своих жителях». Позднее судья спросил: «Вы считали ее виновной в чем-то?» Ответ Т.Шарипова: «Нет, если бы она ходила на собрания «Хизб-ут-Тахрир», я бы узнал об этом. Если бы она что-то такое делала, то до нас бы дошло».^[76]

Должностные лица махалли вместе с милицией проводят проверки паспортного режима и выступают в роли понятых при обысках. Они также регистрируют «подозрительных» набожных мусульман, которые обязаны отчитываться перед махаллей о своей деятельности.

Упоминавшийся выше Т.Шарипов, махалля которого находится в Шейхантаурском районе Ташкента, на суде показал, что был понятым при обыске в доме одной из подсудимых – Назиры Рахматуллаевой: «24 января 2002 г. милиция пригласила меня понятым на обыск. Нашли три сумки и компьютер».^[77] Н.Рахматуллаева получила два года условно за посягательство на конституционный строй и распространение «экстремистской» литературы.

В сентябре 1999 г. помощник председателя махалли «Сузук-Ота» рассказывал суду об обыске в доме правозащитника Исмаила Адылова 10 июля. Как утверждают, он заявил, что в его присутствии пять или шесть сотрудников милиции обнаружили связку листовок. Сам И.Адылов настаивает на том, что материалы якобы экстремистского характера были ему подброшены. Правозащитник был осужден на шесть лет лишения свободы, но уже в июле 2001 г. освобожден после активного вмешательства международного сообщества.^[78]

В рамках политической линии властей на вовлечение махаллинских комитетов в кампанию борьбы с независимым исламом некоторых жителей обязывали отчитываться не только перед милицией, но и перед своей махаллёй.

Пожилая женщина, получившая срок за религию, в феврале 2001 г. рассказывала представителям Хьюман Райтс Вотч, что после ее освобождения в сентябре 1999 г. ее раз в месяц вызывали в махаллю. Каждый раз ей приходилось давать подписку в том, что она не занималась прозелитизмом, не состоит ни в какой незарегистрированной организации и осознает меру ответственности за такие действия. Объясняя такой повышенный интерес со стороны махалли, она заметила: «Я в списке опасных людей».^[79]

В октябре 1999 г., накануне парламентских и президентских выборов, к матери Сухрата Абдурахимова, осужденного за религию, пришел представитель махалли «Бектимир», предложивший ей подписать заявление в поддержку президента И.Каримова. Представителям Хьюман Райтс Вотч эта женщина сказала: «Они только ко мне приходили, к другим соседям – нет».^[80]

Семью Абдурахимовых власти продолжали держать под наблюдением и после президентских выборов. К матери С.Абдурахимова каждый месяц приходили из махалли, заставляли писать отчет о том, что она делала, где была, с кем говорила, и давать подписку о том, что она не участвовала ни в каких незаконных собраниях и не продолжала деятельность своего сына.^[81]

По словам женщины из Намангана, мужа которой за выражение религиозных убеждений осудили на три с половиной года, после организованного комитетом махалли собрания к ней регулярно приходили из комитета: «Махалля приходит, проверяет, куда я там ходила».^[82]

26 мая 2003 г. около 30 женщин – родственников религиозных заключенных вышли на пикет, протестуя против условий содержания в местах заключения. Они были избиты милицией и доставлены в Хамзинский РОВД Ташкента. Через несколько часов каждую из участниц сотрудники милиции стали развозить по махаллям, где их встречали члены комитетов, требовавшие от женщин дать подписку о неучастии в новых акциях протеста.^[83]

5 июня 2003 г. в Маргилане к правозащитнику Ахмаджону Мадмарову, трое сыновей которого осуждены за религию, пришел председатель махалли и предложил проследовать в комитет для встречи с прокурором. В махалле А.Мадмарова ожидала «комиссия» из сотрудников милиции, прокуратуры и членов комитета махалли. Ему предъявили официальное письмо с предупреждением о привлечении к уголовной ответственности в случае дальнейшего участия в акциях протеста. Прокурор потребовал, чтобы А.Мадмаров дал соответствующую подписку. Правозащитник отказался, заявив, что не принимал участия ни в каких протестах, а был только наблюдателем на пикете по условиям содержания религиозных заключенных, проходившем за несколько дней до этого: «Прокурор велел мне подписать предупреждение. Я отказался, сказал, что ничего не нарушал. Он говорит: «Ладно, тогда комиссия в протоколе напишет, что ты отказался». Я попросил копию письма. Не дали».^[84]

Амнистия-2002

В декабре 2002 г. президент И.Каримов издал указ об амнистии для ряда категорий заключенных, в том числе для части лиц, осужденных за ненасильственную «экстремистскую» деятельность.^[85] Процедура амнистии для религиозных заключенных включала заявление осужденного о чистосердечном раскаянии, заключение администрации колонии о деятельном раскаянии, а также поручительства близких родственников и комитета махалли по последнему месту жительства.^[86] О необходимости получить поручительство махалли родственников обычно извещают администрация колонии, милиция или местные власти, а иногда и сами заключенные.^[87] Поручительство представляет собой письмо, подписанное председателем и членами комитета махалли, в котором они принимают на себя ответственность за освобождаемое лицо. Несмотря на то что некоторое число осужденных за религию действительно было освобождено, амнистия не решила проблему нарушения свободы совести и религии. Обязанность контролировать религиозную практику заключенных была просто переложена с тюремной администрации на комитет махалли. Требование поручительства махалли делает неизбежным сохранение ограничений свободы совести и религии для амнистированных, поскольку комитет махалли берет на себя ответственность за то, что амнистированные не будут проявлять свои религиозные убеждения так, как они это делали прежде.

В одном из таких гарантийных писем, оказавшемся в распоряжении Хьюман Райтс Вотч, комитет махалли принимает на себя «ответственность за будущую реабилитацию».^[88] В других - махалля соглашается действовать в качестве «опекуна» амнистируемого или обязуется держать его «под наблюдением».^[89] Некоторые письма заверены начальником районной милиции.

Требование поручительства махалли отражает намерение властей держать осужденных за религию под пристальным наблюдением и контролем, причем члены комитета, теоретически, несут за это личную ответственность.^[90] Хьюман Райтс Вотч известно о нескольких случаях, когда комитет махалли отказывался от поручительства, блокируя тем самым возможность освобождения по амнистии.^[91]

Хьюман Райтс Вотч также получены сообщения о случаях, когда администрация колонии отказывалась принимать поручительство махалли от родственников и отказывалась амнистировать заключенных.^[92]

Внесудебное наказание

В советскую эпоху, особенно в 1920-е и 1930-е годы, партийные органы проводили собрания общественности, на которых клеймились действительные и мнимые противники линии партии. Аналогичные собрания проводятся и в сегодняшнем Узбекистане – здесь они организуются комитетом махалли, хокимиятом, милицией и прокуратурой, а также представителями официального духовенства.^[93] Такие мероприятия высвечивают роль, которая отводится комитету махалли и другим государственным институтам в попрании свободы совести и религии в рамках кампании против независимого ислама. Собрания общественности представляют собой тщательно срежиссированный спектакль, преследующий цель внесудебного наказания независимых мусульман и их близких родственников через оскорбление и унижение. Выступления должностных лиц служат предостережением остальным о том, что лучше отказаться от религиозной практики, которую государство не одобряет, и отречься от родственников или друзей, которых причислили к «врагам народа». Чиновники представляют вызванных на собрание в самом негативном свете: называют их бесполезными для общества, плохими матерями, отцами и соседями, еще больше изолируя этих людей от поддержки, которую они могли бы получить в общине. Такие «митинги ненависти» являются формой запугивания с целью ограничить в Узбекистане свободное выражение религиозных убеждений, в особенности в отношении ислама. В этом смысле они идут вразрез с обязательствами Узбекистана по Международному пакту о гражданских и политических правах, обязывающему уважать право на свободное выражение мнений и убеждений и на свободу совести.^[94]

Наглядным примером того, к чему может привести следование несанкционированным религиозным течениям, стало собрание в Намангане, на котором разбирались Амина Муидинова, трое ее сыновей и еще несколько родственников-мужчин. 5 апреля 2000 г. несколько должностных лиц и представителей махаллинского комитета организовали собрание общественности для осуждения исламских взглядов и религиозной практики, которые якобы представляли угрозу конституционному строю Узбекистана. Многочисленное собрание проходило в наманганском хокимияте под председательством заместителя хокима А.Лукманова.^[95]

Собрание началось с общего предупреждения жителям оставить религиозные течения, считающиеся опасными для государства. Выступающие призывали защитить население от «религиозного экстремизма», в особенности от влияния «Хизб-ут-Тахрир». Должностные лица провозглашали верность Родине, клеймили изменников и предупреждали граждан о недопустимости посягательств на существующий строй.

Во втором «акте» в зал привели в наручниках 47-летнюю Амину Муидинову (мать шестерых детей) вместе с троими сыновьями, братом и зятем. Семью под конвоем поставили перед толпой и заставили слушать обвинения в свой адрес. Президиум собрания заявил, что А.Муидинова была участником заговора «злобных религиозных экстремистов», пытавшихся «под маской ислама» установить в Узбекистане исламское государство.

Затем высказаться в адрес А.Муидиновой и ее семьи предложили гражданам. Несколько мужчин заявили, что осуждают ее, и призвали наказать ее родителей. Люди кричали, требовали всех расстрелять.

Когда слово предоставили самой А.Муидиновой, та сказала лишь, что ее родственник Акмал Эргашев убедил ее стать правоверной мусульманкой, после чего она убеждала других «встать на истинный путь ислама». Впоследствии все приведенные на собрание члены семьи Муидиновых были осуждены на длительные сроки по обвинению в «ваххабизме» и попытке свержения конституционного строя.^[96]

Мать одного из осужденных за религию рассказывала представителям Хьюман Райтс Вотч: «Когда я не пошла на собрание в махаллю, они все равно его провели, распространяли там всю эту ложь, что мой сын – террорист, что мы – ‘враги народа’». По ее словам, на собрание не пригласили ближайших соседей, симпатизировавших семье: аудитория состояла в основном из должностных лиц махалли, а также работников прокуратуры и хокимията.^[97]

Жена известного в Ташкенте имама говорит, что на собрании не давали говорить тем, кто хотел выступить в ее защиту:

Председатель местной махалли организовал собрание … в феврале 2000 г. Там были прокурор, хокимият и представители махалли. Они так плохо говорили [о муже], что он плохо влияет на молодежь… Нашим соседям сказали, чтобы не ходили к нам, никаких дел не имели… Один человек спросил: «Зачем нужно это собрание?» Когда организаторы поняли, что он хочет что-то хорошее сказать [о муже], они его прервали. Ни мне, ни матери [мужа] слова не дали сказать в нашу защиту. Председатель махалли затыкал ей рот, сказал, что она сможет высказаться в конце, но в конце ей слово не дали.^[98]

Как сообщил адвокат Ибрагима Обидова, последнего задержали в январе 2000 г. в связи с религиозными убеждениями и отпустили только после того, как он несколько раз просил о прощении на собраниях в махаллях. Через некоторое время, однако, он был вновь арестован и 21 августа 2000 г. осужден на десять лет за участие в частном преподавании ислама.^[99]

По сведениям, в конце 1999 г. Амину Юлдашеву (жену имама Юлдашева, незадолго до того освобожденного после ареста по сфабрикованному обвинению в хранении наркотиков) заставили присутствовать на общественном осуждении «ваххабитов» в помещении местной махалли.^[100] Присутствовали члены комитета махалли, сотрудник милиции Джамал Сулиев, прокурор Собир-Рахимовского района и другие должностные лица. На собрание были вызваны еще около десяти набожных мусульман.

Вызванных на собрание – представители властей называли их «ваххабитами» - поставили у стены комнаты и объявили им, что они приглашены для вынесения предупреждения за участие в религиозных сектах и за то, что «скрывают лицо». Представители властей в грубой форме требовали прекратить это. Рассказывают, что человек, представленный как имам, стал объяснять собравшимся, что хиджаб необходимо носить только в арабских странах в условиях пустыни, но не в узбекском климате. Он также добавил, что в Коране нет прямого указания на необходимость закрывать лицо.

Наиболее яростным, по словам одного из участников собрания, было выступление Дж. Сулиева:

Он нас всех напугал. Говорит: «Мы помогли местной милиции, теперь у них есть для вас автоматы и дубинки, они могут сделать все что угодно, если вы перейдете черту. И транспорт у них есть, чтобы отвезти куда надо». Он сказал, что у правоохранительных органов в общине есть помощники [посбоны], которые обо всем сообщают. Говорит: «Это собрание – предупреждение вам: шаг в сторону – и вы в Джаслыке».^[101]

Милиционер также добавил: «Вам лучше меня послушать: если хотя бы раз вы не явитесь по вызову в РОВД или в отделение – тут же окажетесь на джаслыкском рейсе».^[102]

Через три дня после первого собрания сотрудник местного отделения милиции приказал тем, кто находится в списке «ваххабитов», в том числе жене имама Юлдашева, явиться на собрание жителей в местной школе. Там были представители комитета махалли, председатель местного комитета женщин Мухайо Саидова и районный хоким. Председательствовал прокурор района. Один из около 20 вызванных на собрание набожных мусульман рассказывал представителям Хьюман Райтс Вотч: «Нас по одному вызывали делать заявление, что мы против сект. Одного человека заставили даже на Коране поклясться, что он не сектант». Других заставляли просить прощения у примерно сотни собравшихся. Жене имама Юлдашева, как говорят, этого делать не пришлось: ей позволили уйти.^[103]

В сентябре 1999 г. «Мухтабар М.» отсидела 10 суток за нарушение общественного порядка (обвинение было связано с членством в «Хизб-ут-Тахрир» и совместным обсуждением вопросов ислама с другими женщинами). После освобождения она оказалась под пристальным и угрожающим надзором со стороны махалли и других государственных структур. Во взаимодействии с местной милицией комитет махалли организовал собрание для общественного осуждения пожилой женщины и членов «Хизб-ут-Тахрир» вообще. По словам Мухтабар, на собрание вызвали всех женщин махалли, которые покрывали голову. Имам Ташкента Анвар-кори объявил собравшимся, что хиджаб не является обязательным. Организаторы призвали присутствующих выявлять и сообщать о таких случаях, предупредив женщин, что члены «Хизб-ут-Тахрир» – «опасные люди» и что «их нужно остерегаться и избегать общения с родственниками, которые состоят в “Хизб-ут-Тахрир”».^[104]

Женщина, которую заставили присутствовать на собрании махалли, рассказывала, как председатель махалли и местный имам отчитывали мать Мурада Отометова – молодого человека, арестованного 14 июня 1999 г. за распространение печатных материалов «Хизб-ут-Тахрир». Имам говорил о «неправильности» идей этой организации и обвинял родителей молодых людей в том, что они не препятствуют ее контактам с их детьми. Местный участковый заявил, что «Хизб-ут-Тахрир» против правительства и ведет к разрушению страны. На вопрос о причинах приглашения на собрание женщин в хиджабе он ответил: «Мы пригласили тех, кто подозревается в членстве в «Хизб-ут-Тахрир»».^[105]

Махаллинские комитеты постоянно ставят перед жителями вопрос о прекращении религиозной практики, выходящей за считающиеся допустимыми параметры. В частности, мужчин вызывают в махаллю и велят сбрить бороду, женщинам запрещают носить хиджаб. Известен по меньшей мере один случай, когда комитет махалли организовал общественный суд над женщиной за ношение хиджаба, завершившийся предупреждением.

В 1999 г. в Ташкенте, когда имам Абдувахид Юлдашев находился под стражей в милиции, его жену вызвали в махаллю и сказали, что она предстанет перед «судом махалли» за ношение хиджаба.^[106] Так называемый суд состоял из членов комитета махалли, представителей общественности и участкового. В конце А.Юлдашевой предоставили «последнее слово». Как утверждают, она заявила, что не откажется от хиджаба. Судьи стали кричать, напомнили А.Юлдашевой и то, что она не принимает активного участия в жизни махалли, устраняется от праздничных мероприятий. С протоколом заседания А.Юлдашевой ознакомиться не дали, просто сказали: «Теперь ты предупреждена».^[107]

Один из первых случаев общественного осуждения, документально зафиксированных Хьюман Райтс Вотч, относится к 1998 г., когда жену религиозного заключенного заставили присутствовать на собрании махалли в Намангане. Присутствовали члены комитета махалли, представители милиции, хокимията, районного комитета женщин, а также соседи. Женщина рассказывает:

Меня привезли на машине с еще несколькими женщинами. Сказали, что мы – религиозные экстремисты. Это было похоже на суд. Одни про нас хорошо говорили, другие - плохо. Мы, женщины, сказали, что ничего плохого не делаем. Просто молимся. Председатель махалли велел нам хиджаб не носить, снять и никогда не носить. Милиция нас всех снять заставила… Теперь я лицо не закрываю. Если бы могла – носила бы хиджаб. Мне это нравится.^[108]

Как утверждают, после серии акций протеста женщин-родственников осужденных независимых мусульман в марте-апреле 2001 г. в Андижане местные махаллинские комитеты стали проводить собрания особенно часто. По словам андижанского правозащитника, в каждой махалле пять-шесть родственников религиозных заключенных постоянно подвергались притеснениям и общественному унижению.^[109]

Собрания общественности проводились в махаллях по меньшей мере до июня 2003 г. включительно.^[110] Правозащитник из Ферганы сообщил представителям Хьюман Райтс Вотч, что на собраниях по осуждению независимых мусульман неизменно присутствуют сотрудники МВД и прокуратуры, а также члены молодежной организации «Комолот». По его словам, на таких собраниях обычно объявляется об арестах независимых мусульман, а жителей предупреждают о нежелательности следовать их примеру.^[111]

Дискриминация

Социальная помощь

В условиях практически полного отсутствия объективных критериев и внешнего контроля комитет махалли может в значительной степени по собственному усмотрению решать, кому оказывать поддержку.^[112] Право выделять средства на социальную помощь дает махалле важный рычаг воздействия на жителей. Комитет махалли периодически пользуется этим, чтобы добиться подчинения официальной линии со стороны, как правило, семей с детьми или женщин. Такая практика является дискриминацией в отношении независимых мусульман и женщин: люди оказываются вынужденными выбирать между своим поведением и социальной поддержкой.^[113]

Хьюман Райтс Вотч документально зафиксировано несколько случаев, когда комитет махалли отказывался выплачивать пособия на том основании, что обратившаяся за помощью семья связана с независимыми мусульманами – «врагами народа» (клише, сохранившееся еще со сталинских времен).^[114]

Несмотря на то что такие случаи явной дискриминации действительно имеют место, они не составляют устойчивой системы или практики. Некоторые семьи осужденных независимых мусульман получают пособия от махалли. Однако в тех ситуациях, когда комитет махалли все же прибегает к такому средству давления, как лишение пособий, последствия могут быть самыми тяжелыми, в особенности для семей, лишившихся в результате ареста нескольких кормильцев.

Женщина, в октябре 2001 г. оставшаяся без средств к существованию после того, как ее муж, двое братьев и зять были осуждены как «ваххабиты», обратилась в ташкентскую махаллю за пособием на четверых детей: «Председатель махалли лично заявил мне: ‘У тебя семья террористов, ваххабитов, врагов народа – никакой помощи не получишь’».^[115]

Другая женщина, после ареста в 1999 г. двоих сыновей и мужа оставшаяся с больной дочерью на руках, рассказывала представителям Хьюман Райтс Вотч, как несколько раз обращалась в махаллю (в Хорезме) в 2000, 2001 и 2002 годах. Каждый раз ей отказывали, в один из приходов член комитета махалли якобы заявил: «У вас семья ваххабитская. Вам запрещено помогать».^[116]

Жена имама, с 1998 г. находящегося в розыске, также сообщила, что ее махалля в Ташкенте отказывала ей в поддержке, при том что у нее шестеро детей и нет постоянной работы: «Я пошла к ним, говорю: ‘Ладно, не помогайте, но тогда хотя бы не говорите плохо о нас’. А председатель в ответ: ‘Поймите, на нас сверху давят. Нас заставляют говорить такие вещи’».^[117]

Предоставление документов

Узбекистан во многом сохранил советскую бюрократическую систему, в которой обычные граждане должны на каждом шагу предъявлять различные документы: от паспорта до характеристики. Одной из функций махалли является выдача жителям разного рода справок. Хьюман Райтс Вотч отмечены случаи, когда председатель, который обычно и подписывает документы, в зависимости от религиозных взглядов отказывал жителям или создавал дополнительные трудности. Иногда председатель махалли ставит условия: например, для женщины это может быть отказ от хиджаба.

Фируза Курбанова рассказала представителям Хьюман Райтс Вотч, что после условного осуждения за принадлежность к «Хизб-ут-Тахрир» 7 марта 2001 г. в управлении милиции, отвечающем за надзор за условно осужденными, ей велели принести фотографию и характеристику из махалли. Ф.Курбанова говорит, что, когда она пришла в махаллинский комитет, председатель накричал на нее: «Тебя не должны были выпускать!». Они отказались выдавать характеристику и пригрозили устроить собрание, чтобы заставить женщину просить о прощении. Комитет не провел собрания, однако продолжал наставлять и пытался контролировать действия Курбановой.^[118]

Меры в отношении «строптивых» махаллей

Некоторые должностные лица махаллей отказываются выполнять установки в рамках кампании репрессий против независимых мусульман. Во многих случаях за этим следуют давление и угрозы со стороны хокимията и других государственных органов, что лишь закрепляет зависимость комитета махалли от центральной власти.

Имеются случаи, когда комитет махалли морально поддерживал семьи, якобы связанные с «экстремистами». Рассказывает мать двоих сыновей, осужденных за членство в «Хизб-ут-Тахрир»: «Махалля знает мою семью, что мои сыновья порядочные, у них высшее образование. Они пришли ко мне, поддержали».^[119]

Другая женщина, чей муж, двое братьев и зять были осуждены после февральских терактов в Ташкенте (1999 г.) за ненасильственное выражение религиозных убеждений, описывает отношение махалли в Сурхандарьинской области к ее отцу: «Отец – очень уважаемый человек. Хоким сказал, что его надо раздавить. Плохо о нем говорил, но махалля уважительно относится. И люди его уважают. Хокимият собрания проводит, где про отца плохо говорят, но это на нем не отражается».^[120]

Положение председателя махалли, который не склонен участвовать в государственных репрессиях, является довольно сложным. Председателей комитетов часто вызывают в хокимият  отчитываться, угрожают снятием с должности. В июле 1999 г. ташкентский правозащитник Махбуба Касымова на политическом процессе была осуждена на пять лет за мошенничество и укрывательство преступления; в декабре 2000 г. она была освобождена после активного вмешательства международного сообщества. Еще до суда ее приводили на собрание общественности, заметную роль в котором играл председатель ее махалли. После освобождения, рассказывает М.Касымова, к тому времени уже бывший председатель пришел к ней и извинился:

Бывший председатель пришел ко мне, говорит: «Мне очень неудобно перед Вами, кажется, что я виноват, что Вас в тюрьму отправили… Меня в милицию вызывали. Четверо их хотели, чтобы я дал против Вас показания. Я сказал, что она порядочная женщина, с детьми… Они угрожали мне, говорили, что если ничего не скажешь – завтра здесь будет твой сын». Так что он сказал: «Я не считаю эту женщину женщиной, и ей место только в тюрьме».^[121]

Жена известного имама, разыскивавшегося ташкентской милицией за якобы «ваххабизм», рассказывает представителям Хьюман Райтс Вотч:

В марте 98-го … мне нужно было характеристику получить [на мужа]. Председатель очень хорошую характеристику дал. Хокимият … [узнал] …, очень рассердились на него, что он такую характеристику дал. Угрожали ему, говорили даже, что с работы снимут. Он хотел остаться председателем, так что теперь в других махаллях плохо говорит [о муже].^[122]

В сентябре 2002 г. председатель ташкентской махалли, как утверждают, сообщил матери человека, ожидавшего суда по обвинению в вовлечении в деятельность незаконных организаций в связи с его членством в «Хизб-ут-Тахрир», что получил из МВД письмо с разносом за неэффективную работу по «экстремистам» и выдачу положительных характеристик нескольким молодым людям, которых подозревали в причастности к экстремистской деятельности. С момента ареста сына свидетельницы 16 июня 2002 г. этот председатель дважды выдавал положительные характеристики на него.^[123]

Насилие в семье[124]

По свидетельству ряда женских организаций Узбекистана, с 2001 г. власти проявляют растущую готовность обсуждать проблему насилия в семье. Международными организациями и местными НПО проводятся семинары и тренинги по этой теме для прокурорских работников, сотрудников правоохранительных органов и должностных лиц махаллей. Представители некоторых местных НПО и государственных комитетов женщин сходятся в том, что на сегодняшний день существование проблемы насилия в семье уже не отрицается: она «существует и требует решения».^[125] Однако «само насилие по-прежнему имеет место»,[126] в то время как политика и практика властей, как и ранее, не способствует защите жертв насилия, а иногда даже подвергает их еще большему риску.

Махалля активно участвует в реализации государственной семейной политики, включая даже те ее аспекты, которые не способствуют защите жертв насилия на бытовой почве. Акцент официальной линии на сохранении семьи как ячейки общества зачастую идет вразрез с интересами защиты прав пострадавших. Развод допускается только в крайних случаях, уголовные дела по фактам насилия в семье практически не возбуждаются. Особые усилия по снижению числа разводов были предприняты властями в 1998 г., объявленном «Годом семьи». Как говорил представителям Хьюман Райтс Вотч руководитель одной из неправительственных организаций, «было указание сверху, устное, что если на территории слишком много разводов, то администрация будет наказана».^[127] ЗАГСы отказывали супругам в разводе по взаимному согласию на том основании, что не могут сделать этого в Год семьи.^[128]

Несмотря на то, что Год семьи давно прошел, направленность государственной политики не изменилась и часто негативно сказывается на положении женщин в жестоком браке. Представители махалли активно препятствуют женщинам в получении помощи или защиты. Женщину принуждают терпеть, в то время как насилие со стороны супруга-мужчины игнорируется, что способствует утверждению безнаказанности. Комитет махалли претворяет в жизнь политику, подчиняющую интересы благополучия женщины искаженному пониманию семейного единства. Все это противоречит международно-правовым обязательствам Узбекистана в области предоставления женщинам равной защиты со стороны закона.^[129]

Некоторые аспекты такой политики, такие, как привлечение общественности, можно оценить и позитивно, поскольку они выводят проблему насилия в семье из сферы частной жизни и служат косвенным признанием социальной опасности этого явления. Однако то обстоятельство, что должностные лица махалли систематически лишают женщин доступа к средствам правовой защиты, возможности развода или обращения к уголовной юстиции, свидетельствует о дискриминационном отношении государства и нарушении права женщин на равную защиту со стороны закона. Международные нормы обязывают государство искоренять дискриминацию женщин во всех вопросах, относящихся к браку, в том числе в праве на его расторжение. Принуждение женщины к сохранению брака и блокирование ее попыток добиться развода при благожелательном отношении к разводу по инициативе мужчины противоречит международным стандартам. В случаях, документально зафиксированных Хьюман Райтс Вотч, государство через махаллю и другие местные органы не только принуждало женщин оставаться в браке против их воли, но и ставило их в условия, чреватые угрозой физическому и психическому здоровью. Такие действия являются нарушением Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин и других международных договоров, участником которых является Узбекистан.^[130] Стремление государства укрепить семью не может служить оправданием нарушения основных прав; наоборот, любая политика укрепления семьи должна строиться с расчетом на их соблюдение.

С целью сократить число семейных конфликтов, правительство поручило органам милиции на местах и должностным лицам махаллей вести учет по каждой семье, откуда последовало обращение. Семья остается на учете в течение трех лет, и все это время милиция должна проводить регулярные проверки.^[131] В беседах с представителями Хьюман Райтс Вотч должностные лица говорили, что при обращении пострадавшей в махаллю ее председатель формирует комиссию по примирению, в состав которой обычно входит он сам и несколько старейшин (работающих на общественных началах); в комиссии могут также присутствовать женщины из числа местных активистов или члены женсовета. В некоторых случаях первое собеседование с супружеской парой проводит только председатель, его заместитель – женщина, возглавляющая комитет женщин махалли, или кто-либо из старейшин. Комиссия по примирению подключается в полном составе, если конфликт не удается разрешить сразу. В случае неудачи на уровне махалли вопрос может быть передан в вышестоящую административную инстанцию (сельсовет в районах, где таковые существуют), после чего – в суд или милицию.^[132] Необходимость посредничества махалли до обращения в милицию законом не оговорена, однако председатели махаллей говорили представителям Хьюман Райтс Вотч, что обычно они решают, разрешить ли жителям махалли обратиться в местные правоохранительные органы. Если же пострадавшие идут в отделение сами, милиция ничего не предпринимает до решения органа местного самоуправления.^[133]

Комитет махалли стремится устранить надобность в судебном иске по семейным конфликтам.  Пострадавшие могут жаловаться на протяжении месяцев или даже лет, пока вопрос не будет передан милиции или пока жертва не получит разрешение на развод (см. ниже). Председатель сельсовета рассказывал о случае, в котором пострадавшая от насилия в семье незадолго до того добралась до суда, где слушалось ее дело о разводе:

Два года назад она три раза к нам приходила. Вызывали мужа, велели бросить пить. Он обещал. А потом через 10-15 дней опять напился. Предупредили его, что если будет продолжать бить [жену] – сдадим в милицию. За пять месяцев вопрос три раза разбирали на сельсовете, а потом передали в суд.^[134]

В другом случае мать четверых детей девять из пятнадцати лет в браке терпела жестокие побои мужа. Следствием ударов по лицу стало изменение костной структуры лица и носа. Несмотря на побои, местные власти пытались «сохранить семью». По словам замглавы сельской администрации: «Пять лет всей махаллей разбирались с проблемой этой единственной семьи. Он постоянно бил ее, особенно по лицу. Мы решили, что ей нужно подавать на развод».^[135]

Махалля обычно исходит из того, что женщина сама виновата.^[136]

Председатель сельсовета так рассказывал об этом представителям Хьюман Райтс Вотч:

Как правило, муж бьет жену, когда она не выполняет свою работу… Мы вызываем женщину и спрашиваем ее сначала, почему он ее бьет. Потом спрашиваем мужа. Большинство женщин осознает свою вину. Они понимают, что не сделали чего-то, что должны были.^[137]

Старейшина махалли подчеркивал религиозный аспект:

У мусульман сто обязанностей для женщины и сто – для мужчины. Я спрашиваю женщину, выполняет ли она все сто обязанностей. Проверяю. Если она отвечает «нет», я говорю ей: «Похоже, ты ничего для семьи не делаешь. Отправляйся назад и живи с мужем».^[138]

В своем реагировании на насилие в семье руководство махалли предпочитает карательным мерам методы убеждения и воспитания. Хоким одного из сельских районов так объяснял существо вмешательства махалли: «Если муж виноват – мы его не наказываем и не штрафуем. Просто советом помогаем… В каждой махалле есть аксакал, который всех вокруг знает».^[139]

Махалля может пойти на внутренние санкции только в том случае, если насилие в семье приобретает систематический характер: например, виновника могут подвергнуть своего рода общественному бойкоту, рекомендовав членам общины не приглашать его на свадьбы и другие мероприятия. Однако такие меры могут быть применены скорее за другие поступки, считающиеся противозаконными или антиобщественными (злоупотребление алкоголем или наркотиками), чем непосредственно в связи с семейным насилием.^[140]

Решение вопроса о принятии мер воздействия в значительной степени остается на усмотрение конкретного председателя махалли. Председатель сельсовета рассказывает о своем подходе к делам такого рода: «Женщина приходит, говорит - муж бьет. Вызываю мужа – выясняется, что женщина сама виновата. Поору на него, что если еще поднимет на нее руку – самого бить буду. После этого семья успокаивается».^[141]

Такое отношение должностных лиц, основанное на смеси увещеваний и угроз, не обеспечивает на будущее достаточных гарантий от насилия. «Его вызывали в женсовет махалли, разговаривали там с ним, - рассказывала одна из женщин о своем муже. – Неделю все было тихо, а потом он напился и опять побил меня».^[142]

При всем стремлении должностных лиц на уровне махалли убедить женщину остаться с мужем, пусть даже и жестоким, производит впечатление, что их усилия не столь энергичны, если инициатива развода исходит от мужа или его родственников. Случаи насилия в семье обычно попадают в поле зрения махалли, когда женщина по собственной воле уходит из дома, спасаясь от жестокого обращения. Бывает, однако, и так, что женщину выгоняют родственники мужа. «Гульчехра», страдавшая от жестоких побоев свекра, тем не менее, надеялась остаться с мужем. В первые годы брака вся семья мужа оставила дом в сельской местности, чтобы наняться на сельхозработы близ Ташкента, но из-за болезни новорожденного ребенкаГульчехра вернулась с ним к своим родителям. Позднее в родной кишлак вернулся и муж со свекром и свекровью, но принять Гульчехру назад они отказались:

Свекор привел к нам старейшин, чтобы попытаться устроить развод. Председатель махалли тоже пришел. Старейшины сказали свекру, чтобы он сам на развод подавал. Председатель махалли велел отцу пойти и забрать у них мои вещи, но отец отказался, сказал, что я хочу жить с мужем… Наши старейшины тоже на стороне его семьи.^[143]

В аналогичном случае родственники со стороны мужа выгнали женщину из дома, чтобы отомстить ее семье, когда один из ее родственников, женатый на сестре мужа, отправил свою жену обратно к родителям. Несмотря на то, что женщина была жестоко избита мужем при изгнании, она не теряла надежды на сохранение брака. Муж, однако, потребовал у председателя махалли документы для развода и немедленно получил их.^[144]

Есть, тем не менее, примеры, когда махалля все же пытается помешать мужу выгнать жену, не желающую уходить несмотря на жестокое обращение. Одна из женщин рассказывает, как махалля убедила ее жестокого мужа не выгонять ее с тремя дочерьми: супруг намеревался привести в дом вторую жену:[145]

Я позвала председателя махалли и спросила мужа [в его присутствии], есть ли у него другая женщина. «Есть, - говорит, - и я приведу ее сюда в тот же день, когда ты уйдешь». Я сказала, что мне некуда идти с детьми. Объясняла. Председатель сказал, что ты сама хорошая, но мужу не нравишься… Сказал мужу, что его жена остается…: «Отнеси ее вещи обратно в дом, и пусть эта ссора будет у вас последняя».^[146]

Нежелание махалли вмешиваться ради «сохранения семьи» при инциировании развода мужчиной свидетельствует о предвзятом отношении по признаку пола и о наличии тенденции к закреплению неравноправия женщины внутри семьи; это также подчеркивает несерьезное отношение должностных лиц махалли к насилию на бытовой почве. Председатель сельсовета, в подчинении которого находятся 11 махаллей, прямо заявил: «Мы сохраняем семьи, даже когда муж бьет жену. В этом году трое мужчин захотели развод. Я помог им с бумагами, чтобы можно было подавать в суд».^[147]

Только одна женщина из двадцати, с которыми мы встречались в мае-июне 2000 г., сказала представителям Хьюман Райтс Вотч, что вмешательство махалли помогло погасить ссоры с драками между ней и ее супругом:

Раз или два он меня бил, орали друг на друга. Как-то после драки я пошла в махаллю, сказала им, что не хочу с ним больше жить. Муж тоже ходил, меня вызвали. Узбеки говорят, что мужа нужно все равно уважать. В махалле сказали, что надо относиться друг к другу хорошо, что сейчас всем трудно. Потом мы вернулись, и постепенно все наладилось».^[148]

В ситуациях систематического насилия в семье, о которых представителям Хьюман Райтс Вотч рассказывали пострадавшие, должностные лица махалли, сталкиваясь с сопротивлением мужа или его родственников, не предпринимали достаточных усилий в интересах улучшения положения женщины или обеспечения ей правовой защиты. Так, когда в ноябре 1997 г. «Рано» вернулась в родительский дом, ее отец пожаловался на ее мужа председателю местного сельсовета. Она вспоминает:

В сельсовете сказали, что знают, что у мужа тяжелый характер; сказали, что попытаются поговорить с ним. Старейшины с отцом пошли к нему, попросили прекратить. Пытались ему советовать. А он попытался задушить отца и выкинул их из дома. Меня тоже опять побил, велел детей никуда не водить…[149]

Рано несколько раз обращалась в сельсовет, чтобы забрать у мужа документы и вещи, но тщетно:

Второй раз в сельсовет пошла. Я ушла из дома в одном платье – которое на мне было. Попросила их забрать мой паспорт и трудовую книжку. Они его вызвали, он пришел. Я была на третьем месяце… Он стал кричать на меня, когда пришел в контору, и я потеряла сознание. Снова пошла в контору, а он говорит, что ничего мне не даст. Его опять в сельсовет вызвали, а мне опять стало плохо, потому что так боялась его. Без документов на работу не устроишься, и на развод подать нельзя. Двадцать дней я в сельсовет ходила. Зима наступала, а у меня только одно платье. Сыну в школу надо. Все вещи сына тоже у него дома остались. Когда уходила – пришлось все бросить. Через двадцать дней работник сельсовета попытался забрать вещи. Муж не дал…[150]

Махаллинские комитеты игнорируют проблему реального вреда – физического и психического, причиняемого жертвам насилия в семье, и не признают домашнее насилие уголовным преступлением. «Примирением» они считают прекращение скорее жалоб, чем собственно жесткости. Поэтому их вмешательство зачастую преследует цель умиротворения виновника, а не поддержки пострадавшей стороны.

Развод

Ни Семейный кодекс, ни Закон о махалле не предусматривают для должностных лиц махалли какой-либо процессуальной роли в расторжении брака. Тем не менее Хьюман Райтс Вотч было установлено, что последние систематически берут на себя функции «фильтра», позволяя женщинам подавать в суд или блокируя их попытки путем отказа в выдаче «характеристики». Председатель махалли говорил нашим представителям, что «с 1999 г. суды не дают ход бракоразводному процессу без согласия махалли»; это подтверждает и лидер известной НПО.^[151] Заместитель районного хокима по делам женщин открыто рассказывала о политике ограничения разводов: «По спискам проходит три-четыре семьи, где муж бьет жену. … Мы не допускаем дело до развода. … Без характеристики развод не получишь».^[152] Почти все  пострадавшие от насилия в семье, с которыми беседовали представители Хьюман Райтс Вотч и которые добивались развода, были уверены, что для этого им придется получить разрешение махалли; то же самое утверждали должностные лица махаллей и судьи,[153] хотя в действительности закон не содержит такого требования.

Чиновники местной администрации в беседах с представителями Хьюман Райтс Вотч неоднократно высказывали удовлетворение низким числом разводов на их территории и своими успехами в деле «примирения» семей. По словам председателя сельсовета, в зону ответственности которого входит около 11 кишлаков с населением 13 тыс. человек, разделенных на четыре махалли, каждый год в его сельсовете происходит 10-15 семейных конфликтов (не обязательно связанных с насилием), но за последний год все были улажены без вмешательства милиции или суда.^[154]

Комитет махалли, как правило, стремится предотвратить развод даже в случае систематического физического насилия. Вышеупомянутый председатель сельсовета относится к редким представителям местной администрации, которые по-иному подходят к проблеме развода. По его словам, его отношение несколько изменилось после самоубийства в 1999 г. женщины, неоднократно обращавшейся к местным властям с просьбой сделать хоть что-то для защиты ее от постоянных побоев и изнасилований со стороны мужа. «Это самоубийство сильно на меня подействовало. Я понял, что необязательно заставлять их жить вместе, если он бьет ее. Дела, которые к нам приходят, - мы стараемся убедиться, что семья не разрывается. Там где нет возможности спасти семью – разводим».^[155]

Настаивая на сохранении жестокого брака, должностные лица махалли и представители местных властей отказываются принимать во внимание возможные последствия. Остаться с мужем убеждал женщину, которая три года жаловалась на побои, даже упомянутый председатель сельсовета.^[156] Муниципальные и районные органы исполнительной власти оказывают давление на махаллинские комитеты, с тем чтобы такие дела «разрешались» без развода. Председатель комитета женщин муниципального района рассказывает, как ее структура реагирует на сообщения о планируемом разводе:

Когда люди подают на развод, суд направляет нам и махалле письмо, чтобы сохранить семью. Мы вызываем председателей махалли и женсовета, чтобы обсудить ситуацию и выяснить, почему их не удалось помирить. Потом вызываем семью. Во многих случаях, особенно когда есть дети, они остаются вместе. За три года было только один-два случая, когда мы не смогли сохранить семью.^[157]

«Лола» 26 лет терпела насилие в своём браке, который имел результатом проколотое легкое и хроническое заболевание, вызванное этой раной. Она неоднократно обращалась к руководству махалли, последний раз – к женщине, незадолго до того ставшей председателем (ранее работала директором школы). «У нас традиция такая, что когда с жалобой приходишь – проходит два-три дня, обещают помочь, а потом начинают уговаривать простить его и остаться, - вспоминает Лола. – Я к предыдущему председателю три раза ходила, и через два-три дня начинают уговаривать вернуться».^[158]

Лоле пришлось еще раз обращаться за помощью, поскольку муж вместе со взрослым сыном от первого брака, пытался выгнать ее из дома с двумя малолетними детьми: «Если надо будет – я даже в суд готова пойти. Я пришла к ней за помощью, чтобы защитили… Я двадцать шесть лет ждала, что он изменится, а теперь я пришла к ней с надеждой на Бога и на махаллю, что помогут».^[159] Председатель, однако, стояла на своем, дав понять, что проблему удастся решить без развода, и уклонившись от прямого ответа: «Не знаю, как там насчет суда. Естественно, мы постараемся помирить семью».^[160]

Одним из рычагов, которым комитет махалли может воспользоваться, чтобы заставить женщину отказаться от развода, является угроза заблокировать выплату причитающихся ей пособий. «Женщин легко уговорить спасти семью, - рассказывал представителям Хьюман Райтс Вотч председатель махалли. – Говорю им, что не получат ни алиментов, ни пособий на детей никаких».^[161]

Должностные лица махаллей и других органов местной администрации также рассказывали, что обсуждали дела о разводе в неофициальных контактах с судьями.^[162] Как отметил один из них, если в семье есть дети – супругам велят оставаться вместе. Если же детей нет – «разрешаем разводиться, если они за три месяца не помирятся. Даем бумагу в суд, что мы не возражаем».^[163]

Когда одна из сторон, обычно – муж, отказывается признать предложенный махаллей вариант урегулирования, единственным выходом остается обращение в суд. «Мухабат», которую муж бил на протяжении шести лет брака, а потом отверг, в махалле сначала сказали, что она может остаться в доме, где они жили вместе с детьми. Но когда муж стал возражать и угрожать насилием в случае реализации этого варианта, ей было предложено подать на развод и отказаться от имущественных претензий до решения суда как по делу о разводе, так и по алиментам.^[164] В содействии ее встрече с одним из двух оставшихся с мужем детей было отказано, однако впоследствии махалля помогла ей вернуть ребенка. Несмотря на полученные женщиной серьезные травмы, результатом которых стали, в том числе, частичный паралич и потеря памяти, должностные лица махалли продолжали рассчитывать на то, что смогут все же «помирить» семью. «У нас есть шанс, - говорил председатель. – Если мы сможем помирить их, то вопрос будет закрыт… Тогда кенгаш может пойти в суд и сказать, что все разрешилось… Почему дети должны страдать?»[165] Ссылаясь на необходимость учета интересов детей, должностные лица махаллей, тем не менее, отказываются признавать, что этим интересам не слишком-то соответствуют происходящие на глазах у детей постоянные побои и оскорбления их матери.

Принудительное переселение

Другим примером нарушений прав человека в контексте тесного сотрудничества махаллинских комитетов с правоохранительными органами служит принудительное переселение в 2000-2001 годах около 4 тыс. человек из аулов и кишлаков в Сурхандарьинской области на таджикской границе в пустынные районы примерно в 250 км.^[166] Оценка правомерности этой операции выходит за рамки настоящего раздела, в котором документально фиксируются только методы ее проведения и нарушения международных норм по правам человека в ходе многочисленных арестов. Вся эта кампания стала еще одним примером того, как узбекские власти используют комитет махалли в качестве инструмента произвола на местном уровне. Несмотря на то что информация о конкретном участии махаллинских комитетов в нарушениях ограничена, приводимые ниже сведения позволяют составить представление о проблеме.

Общие сведения

В августе 2000 г. вооруженные боевики Исламского движения Узбекистана вторглись в горные районы Сурхандарьинской области (юг) и Бостанлыкский район (северо-восток) Узбекистана, а также в Баткенский район на юге Киргизии. Годом ранее боевики ИДУ совершили рейд по территории Киргизии, и это стало уже второй их попыткой свергнуть правительство И.Каримова и установить в Узбекистане исламский порядок.

Ответом узбекских властей стала операция по лишению мятежников имевшейся у них, как утверждалось, опоры среди местного населения и установлению контроля над подозреваемыми в сочувствии боевикам. Принудительное переселение немногим более 4 тыс. человек[167] из горных районов Сурхандарьинской области близ границы с Таджикистаном проводилось в три этапа: в августе 2000 г. одновременно с началом боестолкновений, в феврале 2001 г. и в сентябре 2001 г. – через год после официального окончания боевых действий. Формально операция проводилась в целях обеспечения безопасности населения как от новых вторжений боевиков, так и от природных катастроф, вызываемых оползнями и наводнениями. Жителей отправляли в поселки для переселенцев в пустынной местности на расстояние до 250 км, результатом чего фактически стало создание «полосы отчуждения» на значительном отрезке узбекско-таджикской границы. Сначала людям говорили, что они смогут вернуться домой, однако впоследствии власти заявили, что возвращения не будет. В ходе операции с сентября 2000 г. по апрель 2001 г. было арестовано почти 120 человек, из них 73 предстали перед судом по обвинению в пособничестве или сочувствии боевикам.^[168] В духе продолжавшейся кампании властей против независимых мусульман и потенциальных террористов жителей горных районов арестовывали по очевидно политическим мотивам – с целью ликвидировать базу поддержки ИДУ и ослабить сопротивление принудительному переселению. После пыток, жестокого обращения и неправосудных процессов они были в июне 2001 г. осуждены к различным срокам лишения свободы – от трех до восемнадцати лет.^[169]

Во время выселения военные, которых сопровождали представители местной администрации и махалли, выгоняли жителей из домов под дулами автоматов, не давая им времени собраться, в результате чего многие были вынуждены оставить большую часть имущества, продуктов и скота. Возражавшим власти угрожали побоями, а солдаты стреляли в воздух и грабили и жгли дома. В тот момент большинству переселенцев говорили, что это временно, однако теперь уже всем сообщили, что возвращения не будет и что никому не разрешает даже побывать на старом месте.

Такие методы переселения, включая использование физической силы, разграбление и сожжение жилищ узбекскими властями, противоречат международно признанным стандартам в области прав человека и нормам международного гуманитарного права.^[170] Арест 73 жителей противоречит международно признанным процессуальным гарантиям

Участие махалли

В августе 2000 г. кишлаки Ангорикази, Киштут, Саринова, Хамидарча, Тамархут, Регистан, Ховот, Замбек, Кунтурмас и Тамшуш были эвакуированы непосредственно после столкновений узбекских правительственных сил с мятежниками близ Киштута. Жители всех этих кишлаков рассказывали, что к ним приезжали «табуны» местных чиновников (в том числе из махаллинских комитетов), милиции и вооруженных до зубов солдат и объявляли срочную эвакуацию в связи с появлением в районе вооруженных боевиков.^[171] Им говорили, что эвакуация носит временный характер (от трех дней до месяца) и что они смогут вернуться, как только ситуация нормализуется. Многие переселенцы заявляли, что когда они пытались протестовать, то представители власти, среди которых были и должностные лица махалли, угрожали им и избивали.^[172]

Зумрат Атамурадова из Ховота рассказывает:

Рано утром 25 августа местные власти и председатель махалли сказали нам, что нас переселяют, потому что в кишлак могут прийти боевики. Нам сказали, что где-то через месяц сможем вернуться. А когда люди стали возмущаться – бить стали. [Председатель махалли – имя опущено] несколько женщин побил: сестру мою, к примеру – по руке, а соседке по ногам досталось».^[173]

Эту версию событий подтверждают и слова Рузигуль Алиевой, также из Ховота:

Утром 25 августа приехали солдаты и председатель махалли, там еще вертолеты были. Нам сказали, что война будет, что нас надо защитить. Уезжать никто не хотел, но нас начальники побили, заставили, все плакали. Председатель женсовета, Бахринова ее фамилия, орала: «Все мужики в тюрьму пойдут, без мужей останетесь, если не уедете!» Собраться не дали, что с собой унести не смогли – оставить пришлось. Нам сказали, что можно будет вернуться, когда все успокоится.^[174]

Власти попытались ограничить обмен информацией с внешним миром: жителям в поселках для переселенцев милиция и местная администрация запретили разговаривать с посторонними, а если и говорить, то только положительные отзывы об условиях на новом месте. В июне 2001 г. и июне 2002 г. должностные лица махаллей препятствовали представителям Хьюман Райтс Вотч в контактах с переселенцами. В поселке Бандихан секретарь махалли Ишмурзо Резев и председатель махалли Бобокул Мисоров неотступно сопровождали наших сотрудников. Председатель махалли в поселке Шурчи также настойчиво присутствовал при всех интервью, в результате чего побеседовать с жителями в приватной обстановке так и не удалось. В Кизирике в июне 2002 г. мужчины поселка запретили женщинам разговаривать с представителем Хьюман Райтс Вотч, заявив, что жалоб у них нет, а при всех интервью присутствовал представитель махалли. В результате от переселенцев были получены только положительные отзывы об условиях жизни в поселке.^[175]

Аресты жителей кишлаков и аулов в Сурхандарьинской области (73 человека по обвинению в пособничестве или сочувствии ИДУ) проводились в период с сентября 2000 г. по апрель 2001 г. Большинство случаев приходится на декабрь 2000 г. в поселке Истиклол Шерабадского района.^[176] К арестам и процессуальным нарушениям были причастны и должностные лица махаллей. Во многих случаях с их помощью сотрудники милиции внушали людям, что их вызывают для беседы, а родственникам обещали, что их близкие в тот же день вернутся домой. Иногда представители властей заманивали подозреваемых на допрос под предлогом необходимости обсудить компенсацию. Ни в одном из зафиксированных Хьюман Райтс Вотч случаев ордер на арест не предъявлялся. Представляется маловероятным, чтобы должностные лица махаллей, тесно связанные с правоохранительными органами, не знали об истинных намерениях милиции.

Худойназар Алимахмадов был арестован в поселке для переселенцев Истиклол в декабре 2000 г. Его отец Мингбобо Алимахмадов рассказывает:

… К нам из Шерабада приехали трое милиционеров в форме и еще председатель шерабадской махалли Рузиев. Я был дома с Худойназаром, его женой и детьми. Милиция документов никаких не спрашивала, сказали: «Надо поговорить, потом тебя отпустят». Он паспорт и деньги жене оставил.^[177]

Выяснить местонахождение сына Алимахмадову-старшему удалось только в феврале 2001 г., когда он узнал, что тот находится в ташкентском следственном изоляторе.

Через три дня после ареста Х.Алимахмадова был арестован его брат Султоназар. Отец рассказывает:

… К нам пришел председатель махалли и несколько милиционеров, опять говорят: «Надо поговорить, к вечеру домой вернешься». Ничего не объясняли, когда забирали. Дней пять я в милицию ходил, в конце концов нашел его [в ташкентском СИЗО].^[178]

В июне 2001 г. Худойназар и Султоназар Алимахмадовы были осуждены, соответственно, на 13 и 7 лет лишения свободы в колонии строгого режима.^[179]

Арбоб Шерхолов и Шахизинда Раджабов из Узунского района были также арестованы в поселке Истиклол. Ойста Шерхолова (жена первого и сестра второго) так описывает события:

В 4 часа вечера 13 декабря 2000 г. к нам на милицейской машине приехали милиционер по имени Камилджоб и председатель шерабадской махалли Худойрод Рузиев. Арбобу и Шахизинде говорят: «Мы собираемся выделить вам землю и компенсацию, поехали сейчас в Шерабад, обсудим, дня через три домой вернетесь». … Я пятнадцать дней прождала, потом еще с двенадцатью женщинами в Термез поехали, и там еще с одной женщиной я нашла мужа в списке заключенных.^[180]

Прием с обещанием компенсации власти еще не один раз использовали с помощью представителей махалли при арестах других людей, которых также впоследствии судили в Ташкенте. Такая тактика нарушает право человека быть информированным об основаниях ареста в момент ареста, а также препятствует осуществлению права на общение с адвокатом по собственному выбору, поскольку на практике адвоката в таких случаях приходится нанимать родственникам.^[181]

РОЛЬ МЕЖДУНАРОДНОГО СООБЩЕСТВА

… Узбекистан, на базе общепринятых демократических норм, качественно обогатил демократическую систему, поскольку махалли в Узбекистане раскрывают новый способ демократической организации общества.[182]

На первый взгляд, комитет махалли вполне может восприниматься международными организациями, работающими в области содействия развитию и демократии, как достойный партнер для сотрудничества. Махаллинские комитеты – это небольшие самоуправленческие структуры на традиционной основе, призванные, по крайней мере внешне, стимулировать принятие решений на местном уровне через проекты или мероприятия, дающие ощутимую отдачу при небольших затратах. Проблема поиска надежных субъектов реализации международных донорских программ стала еще более актуальной после того, как США и страны Евросоюза увеличили объем помощи государствам Центральной Азии в контексте событий 11 сентября 2001 г. и военной операции в Афганистане.^[183]

В рамках программ содействия развитию с махаллинскими комитетами уже работает несколько международных организаций, принявших официальную пропагандистскую версию о месте и роли махалли в обществе. При этом не учитывается роль махалли как проводника политики государства, а комитет махалли воспринимается как форма местного самоуправления, проявление децентрализации или даже неправительственное образование. Такой подход чреват тем, что международные программы содействия развитию в итоге могут оказаться направленными на поддержку местных исполнителей государственной политики дискриминации, нарушений и принуждения, а не на укрепление гражданского общества и содействие правам человека или процессу демократизации.

С узбекскими махаллинскими комитетами работает целый ряд международных организаций. К ним, в частности, относятся Программа развития ООН, ТАСИС (европейские программы оказания технического содействия в СНГ), Партнерский консорциум (Counterpart Consortium, финансируется американским Агентством международного развития - ЮСЭЙД), Фонд Конрада Аденауэра (с участием правительств Швейцарии и Германии), а также Институт «Открытое общество». Некоторые из них действуют через Фонд «Махалля», созданный указом Президента в 1992 г. для упорядочения финансовых поступлений органам местного самоуправления.^[184]

Некоторые проекты, в частности по линии Партнерского консорциума, предоставляют через махаллю помощь в области борьбы с бедностью в сельских районах. Примером может служить строительство водопроводов, небольшие проекты в области занятости и модернизация ирригационных систем. Проекты Партнерского консорциума осуществляются во взаимодействии с местными НПО и стараются избегать слишком тесного сближения с государственными структурами: размер выделяемых средств лимитируется, и они не направляются махаллинским комитетамнапрямую.^[185] Соответственно, поддерживаются конкретные проекты, которые могут принести пользу на уровне данной общины.

Другие международные организации, в частности «Врачи без границ», ограничиваются сотрудничеством с махаллинскими комитетами, не оказывая им содействия. Так, речь может идти о предоставлении махаллёй помещений и практической поддержки для программ просвещения местного населения.^[186]

Институт «Открытое общество» в 1999-2000 годах работал с махаллинскими комитетами в рамках программы поддержки развития местного самоуправления. Однако после завершения проекта «Инициативы местного самоуправления», было принято решение свернуть сотрудничество с учетом того, что махалля, по общему правилу, контролируется хокимиятом и, следовательно, не является тем институтом, который содействовал бы вовлечению общественности в принятие решений.^[187]

Все вышеперечисленные случаи служат примером тому, как донорские организации действительно пытались учитывать последствия взаимодействия с комитетом махалли, понимая, что это не совсем подходящий партнер для их программ.

Ряд международных организаций, однако, продолжают работать с махаллинскими комитетами в рамках программ содействия демократизации, игнорируя государственную, по сути, природу системы местного самоуправления в Узбекистане.^[188] Направленные на поддержку гражданского общества и децентрализации, их программы, похоже, исходят из государственной версии о самоуправляемой природе махалли. Так, Фонд Конрада Аденауэра проводит общенациональные конференции и тренинги для государственных чиновников и должностных лиц махаллей, на которых махалля пропагандируется как форма децентрализации.^[189] Исходной посылкой таких программ служит расчет на то, что система махаллей в Узбекистане может быть эффективно использована в интересах прав человека, демократии и гражданского общества. При этом, судя по всему, не проводится никакого различия между традиционной махаллей и нынешней административно-управленческой структурой.

Такой подход не учитывает реальную природу и способ функционирования комитета махалли и основывается на принятии демократической риторики властей, цель которой состоит в том, чтобы привлечь инвестиции в программы, не слишком соответствующие заявленным целям. До тех пор пока организации-доноры не проведут тщательной настройки своих методов работы в Узбекистане, будет сохраняться ситуация, когда результатом сотрудничества может стать поддержка государственной системы контроля и произвола на местном уровне.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ

В основу настоящего доклада легли исследования, проводившиеся ташкентским научным сотрудником отделения по Европе и Центральной Азии Матильдой Богнер, научным сотрудником по Центральной Азии Акейшей Шилдс и консультантом по Центральной Азии Мари Стразерс. Основным автором доклада является Матильда Богнер. Как уже отмечалось, раздел о насилии в семье в значительной части повторяет уже публиковавшийся доклад «Семья или женщина? Отношение государства к проблеме насилия в семье», авторами которого являются Кассандра Кавано (бывший старший научный сотрудник по Центральной Азии) и Мартина Ванденберг (бывший научный сотрудник отделения Хьюман Райтс Вотч по правам женщин).

Исследования велись на протяжении четырех лет, начиная с 1999 г.

Редакция: Рейчел Денбер, зам. директора отделения по Европе и Центральной Азии; Уидни Браун, зам. директора по программам Хьюман Райтс Вотч; Дайна ПоКемпнер, юрисконсульт по общим вопросам. В редактировании также принимали участие: Ла-Шон Джефферсон, исполнительный директор отделения по правам женщин; Акейша Шилдс, Мари Стразерс и Элизабет Андерсен, исполнительный директор отделения Хьюман Райтс Вотч по Европе и Центральной Азии. Техническая поддержка: Эмили Леттс, сотрудник отделения по Европе и Центральной Азии; Ребекка Миллиган; Оле Сольванг, сотрудник ташкентского офиса отделения по Европе и Центральной Азии.

Наши исследования в Узбекистане стали возможными только благодаря опыту и советам большого числа людей, многие из которых по тем или иным причинам пожелали остаться неназванными. Хьюман Райтс Вотч выражает глубокую признательность узбекским правозащитникам за неоценимую помощь, которую они оказывали нам, несмотря на постоянные трудности. Наконец, мы хотели бы самым искренним образом поблагодарить всех пострадавших и их родственников, согласившихся дать интервью для этого доклада.

Хьюман Райтс Вотч
Отделение по Европе и Центральной Азии

Цель Хьюман Райтс Вотч - защита прав человека во всем мире.

Мы помогаем жертвам и активистам предотвращать дискриминацию, отстаивать политическую свободу, защищать людей от жестокостей войны и привлекать к ответственности виновных в нарушениях.

Мы расследуем и предаем гласности нарушения прав человека и призываем к ответу виновных.

Мы требуем от правительств и властей прекращения нарушений и уважения международных норм по правам человека.

Мы мобилизуем общественность и международное сообщество в поддержку борьбы за права человека для всех.

Сотрудники: Кеннет Росс, исполнительный директор; Мишель Александер, директор по развитию; Рори Мангоувен, директор по правозащитной деятельности; Кэрол Богерт, директор по связям; Барбара Гуглиельмо, финансовый директор; Лотте Лихт, директор брюссельского офиса; Мария Пиньятаро Нильсен, директор по развитию людских ресурсов; Джо Сондерс, и.о. директора по программам; Уайлдер Тэйлер, директор по юридическим и общим вопросам; Джоанна Вешлер, представитель в ООН. Председателем наблюдательного совета является Джонатан Фэнтон, почетным председателем ? Роберт Л.Бернстайн.

Отделение Хьюман Райтс Вотч по Европе и Центральной Азии было создано в 1978 г. для мониторинга и обеспечения соблюдения правозащитных положений Хельсинкских соглашений 1975 г. Оно входит в Международную Хельсинкскую федерацию за права человека со штаб?квартирой в Вене, Австрия. Сотрудники: Элизабет Андерсен, исполнительный директор; Рейчел Денбер, заместитель директора; Вероника Лейла Цзент Голдстон, директор по правозащитной деятельности; Александр Андерсон, Матильда Богнер, Джейн Бьюкенен, Джулия Холл, Богдан Иванишевич, Дидерик Лохман, Акейша Шилдс и Джонатан Сагден ? научные сотрудники; Анна Нейстат, директор московского филиала; Александр Петров, заместитель директора московского филиала; Жюли Шадбурн, Мари Стразерс и Деметра Касимис – консультанты; Кристина Алесси, Людмила Белова, Георгий Гогиа, Эмили Леттс, Дорит Радзин и Анна Синельникова - сотрудники. Председателем наблюдательного совета является Питер Оснос, его заместителем - Элис Хенкин.

Интернет-адрес http://www.hrw.org