b

ВСЕМИРНЫЙ ДОКЛАД ХЬЮМАН РАЙТС ВОТЧ - 2004
Январь 2004 г.

ВОЙНА В ИРАКЕ И ГУМАНИТАРНАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ

Кеннет Росс

Одно время казалось, что гуманитарная интервенция осталась в прошлом вместе с последним десятилетием ХХ века. Применение военной силы за пределами национальных границ в интересах прекращения массовых убийств считалось роскошью эпохи, когда проблема безопасности крупных держав стояла не так остро, как прежде, и на первый план вполне мог выйти вопрос о спасении человеческих жизней. Сомали, Гаити, Босния, Косово, Восточный Тимор, Сьерра-Леоне - все эти примеры военного вмешательства, в той или иной степени оправданные по гуманитарным соображениям, были отброшены как порождение неожиданного затишья между напряженностью "холодной войны" и набиравшей силу террористической угрозой. Считалось, что окончательная точка была поставлена событиями 11 сентября 2001 г., развернувшими тенденцию в сторону более актуальных угроз безопасности. И все же, как это ни удивительно, при всем размахе антитеррористической кампании за последний примерно год мы стали свидетелями того, что четыре ситуации военного вмешательства в той или иной мере осуществлялись под флагом гуманитарной интервенции.

В принципе, такое возрождение интереса к судьбе далеких жертв можно только приветствовать. Что может быть достойнее, чем рисковать своей жизнью и здоровьем ради спасения от смерти людей, находящихся за сотни, а то и тысячи километров? Однако при всей внешней схожести гуманитарных интервенций последнего времени между ними есть серьезные различия. Наиболее отчетливо мотив прекращения затяжной резни присутствовал в случае с французской интервенцией в Демократической Республике Конго, которая позднее была поддержана весомым миротворческим контингентом ООН. В Либерии и Кот Д'Ивуар войска стран Западной Африки и Франции вводились для обеспечения мирного урегулирования, но при этом выполняли и важные гуманитарные задачи. (В Либерии были на короткое время задействованы и американские силы, однако они были слишком малочисленны и не оказали заметного влияния на ситуацию.) Все эти "африканские" интервенции рано или поздно санкционировались Советом Безопасности ООН. Более того, в каждом случае имелось согласие признанного местного правительства, пусть и полученное под тем или иным давлением.

На этом фоне резко выделяется вторжение в Ирак коалиционных сил во главе с США, которое оправдывалось целым рядом соображений, причем гуманитарный аспект был только одним из многих и далеко не первостепенным. Военное вмешательство осуществлялось без санкции СБ ООН и при силовом противодействии иракского правительства, оказавшегося под угрозой уничтожения. К тому же, в то время как операции в Африке носили ограниченный характер, война в Ираке велась в полную силу, с активным использованием ракетно-бомбовых ударов и введением в страну сухопутной группировки численностью примерно 150 тыс. человек.

В силу самой масштабности вторжения, центральной роли мировой сверхдержавы и накала страстей вокруг этой войны конфликт в Ираке неизбежно затмил все остальные ситуации военного вмешательства. К счастью или к сожалению, такая ситуация уготовила ему намного больший вес в формировании общественного представления о том, что представляет собой вооруженная интервенция, проводимая под гуманитарным флагом. В результате в условиях возрождения интереса к гуманитарной интервенции последняя рискует быть скомпрометированной иракской войной и попытками, хотя бы и частично, оправдать ее соображениями гуманитарного порядка. Если следствием станет нарастание критики использования военной силы по гуманитарным основаниям, то это чревато самыми трагическими последствия для тех, кому в будущем может понадобиться помощь.

По общему правилу, Хьюман Райтс Вотч не занимается оценкой оправданности войны как таковой. Связанные с этим вопросы обычно находятся за рамками нашего мандата, в то время как нейтральная позиция дает нам максимум возможностей для того, чтобы активно добиваться от всех сторон сведения к минимуму гражданских потерь и гражданского ущерба. Единственным позволительным для себя исключением мы считаем чрезвычайные ситуации, требующие гуманитарной интервенции.

Изначально Хьюман Райтс Вотч заняла нейтральную позицию и в отношении иракской войны, поскольку она не была прямо связана со спасением иракского народа от массовых убийств и поскольку такие убийства в тот период не происходили и не были неминуемыми. Гуманитарные соображения периодически всплывали в логике сторонников войны, однако они были настолько очевидно второстепенными, что мы не видели необходимости как-то реагировать. Действительно, если бы был свергнут Саддам и надежно решен вопрос об оружии массового уничтожения, то никакой войны бы и не было, даже если бы новое правительство оказалось не менее репрессивным. Нам говорили, что Хьюман Райтс Вотч стоило бы поддержать войну, хотя бы и начатую по другим основаниям, если одним из ее результатов явно должно было стать существенное улучшение ситуации с правами человека. Однако значительный риск того, что интервенция негуманитарного характера чревата негативными последствиями для прав человека, не позволяет нам встать на такую позицию.

Со временем основные доводы в оправдание войны в значительной степени утратили свою актуальность. Прошло уже больше семи месяцев после официального объявления о прекращении военных действий, однако оружие массового уничтожения до сих пор не найдено. Не установлены и серьезные предвоенные связи Саддама Хусейна с международным терроризмом. Проблемы с формированием в Ираке стабильных институтов все больше ставят под вопрос перспективу превращения этой страны в очаг распространения демократии на Ближнем и Среднем Востоке. Главным оставшимся аргументом администрации Дж.Буша в оправдание войны становится то, что Саддам был тираном, который заслуживал свержения - вопрос из области гуманитарной интервенции. Теперь в Вашингтоне представляют это не просто одним из дополнительных "бонусов" войны, но и ее главным основанием. Другие причины все еще упоминаются, но не как приоритетные.

Насколько оправданна такая позиция? Вопрос не в том, был ли Саддам безжалостным тираном, - сомневаться в этом не приходится. Вопрос, скорее, состоит в наличии условий, которые могли бы оправдать гуманитарную интервенцию, а они далеко не ограничиваются тяжестью репрессий. Если бы такие условия существовали, то, по совести, нужно было бы признать это, несмотря на непопулярность иракской войны в мире. Если нет - не менее важно прямо заявить об этом, поскольку позволить использовать гуманитарную интервенцию как прикрытие для совсем другой войны чревато риском запятнать принцип, сохранение которого может быть прямо связано с возможностью спасти бесчисленные жизни в будущем.

Наш анализ того, можно ли понимать вторжение в Ирак как гуманитарную интервенцию, не подразумевает оценки оправданности этой войны вообще. Последнее, как уже говорилось, выходит за рамки нашего мандата. Проблема в том, что теперь, когда сторонники войны столь активно прибегают к гуманитарной аргументации, необходимость оценки такой позиции стала весьма актуальной. Мы исходим из того, что, несмотря на все ужасы саддамовского режима, вооруженное вторжение коалиционных сил в Ирак не может называться гуманитарной интервенцией.

Стандарты гуманитарной интервенции

В отличие от многих других правозащитных организаций Хьюман Райтс Вотч имеет давнюю позицию по вопросу гуманитарной интервенции. Война часто сопровождается большими человеческими жертвами, однако мы считаем, что ради прекращения или предотвращения геноцида или других систематических массовых убийств иногда можно пойти и на применение военной силы. Именно поэтому Хьюман Райтс Вотч в отдельных случаях выступала за гуманитарную интервенцию, как это было в ситуации с геноцидом в Руанде и Боснии.

Однако даже в случае гуманитарной необходимости военная сила должна применяться с предельной осмотрительностью. Одно дело, когда правительство само обращается за внешней военной поддержкой для борьбы с серьезными нарушениями на собственной территории - так было во всех трех последних африканских интервенциях. Совершенно иная ситуация возникает с военной интервенцией, заявленной как гуманитарная, в отсутствие согласия правительства. При определении стандартов, которые, по нашему мнению, должны регламентировать такое принудительное военное вмешательство, мы исходим из наших собственных взглядов на гуманитарную интервенцию и нашего опыта их применения на практике. Мы также учитываем другие наработки по этому вопросу, в том числе доклад Международной комиссии по проблеме интервенции и государственного суверенитета, созданной под эгидой правительства Канады.

Мы исходим из того, что в пороговой ситуации гуманитарная интервенция без согласия соответствующего правительства может быть оправданна только при наличии продолжающегося или неминуемого геноцида, либо сопоставимых массовых убийств или человеческих жертв. Война, как известно, дело небезопасное. Теоретически, она может быть "хирургической", но на практике война сплошь и рядом чревата самыми разрушительными последствиями и большой кровью. Мы убеждены, что только действительно массовые убийства могут оправдать смерть, разрушения и анархию, которые так часто становятся неизбежными составляющими войны и послевоенного периода. Другие формы тирании заслуживают осуждения и активных усилий по их искоренению, но не дают, по нашему мнению, достаточных оснований для столь чрезвычайной меры, как применение военной силы. Только массовые убийства могут послужить основанием для умышленного лишения людей жизни, без которого применение военной силы не может обойтись, даже если это делается с гуманитарными целями.

Помимо этого, возможности задействовать военную силу не безграничны. Выступление в поддержку военных действий по менее серьезным нарушениям может привести к нехватке сил и средств для вмешательства в критическую ситуацию. Вторжение в чужую страну, особенно без санкции СБ ООН, также нарушает сложившийся международно-правовой порядок, который сам по себе является важным фактором защиты прав и свобод. В силу всех этих причин мы считаем, что гуманитарные интервенции должны ограничиваться исключительно ситуациями массовых убийств.

Мы отдаем себе отчет в том, что понятие "массовые убийства" является довольно субъективным и может пониматься по-разному; соответственно, мы не предлагаем единого количественного критерия. Мы также осознаем, что как правозащитная организация мы вполне можем расходиться с соответствующим правительством в оценке того, какие масштабы убийств можно считать достаточными для гуманитарной интервенции. В любом случае, однако, принимая во внимание серьезные риски, связанные с применением военной силы, гуманитарная интервенция должна оставаться исключительной мерой, зарезервированной для ситуации крайней необходимости.

Если такая ситуация все же действительно возникает, для определения обоснованности гуманитарного характера интервенции необходимо обратиться к анализу пяти других факторов. Во-первых, военные действия должны быть последней возможностью прекращения или предотвращения убийств; при наличии эффективной альтернативы военная сила использоваться не должна. Во-вторых, гуманитарные соображения должны быть основным мотивом вооруженного вмешательства; мы не рассчитываем, что это будет единственным мотивом, однако гуманитарная составляющая должна стоять на первом месте. В-третьих, должно быть сделано все возможное, чтобы обеспечить соответствие самой интервенции международным нормам о правах человека и гуманитарному праву; мы не принадлежим к тем, кто считает, что во имя прекращения одних нарушений можно пойти на некоторые и со своей стороны. В-четвертых, должна присутствовать разумная уверенность в том, что военные действия принесут больше пользы, чем вреда; гуманитарная интервенция изначально не должна предприниматься, если это явно может привести к эскалации конфликта или к значительно превосходящим страданиям. Наконец, для нас предпочтительно наличие санкции СБ ООН или других достаточно авторитетных многосторонних органов. Однако принимая во внимание несовершенство современной системы принятия решений на международном уровне, в ситуации, не терпящей промедления, мы не стали бы настаивать на такой санкции.

Два несущественных фактора

До того как применить эти критерии к Ираку, стоит отметить два фактора, которые мы не считаем принципиальными для признания интервенции гуманитарной. Во-первых, мы не согласны с известным доводом, что гуманитарная интервенция не может считаться оправданной, если при этом игнорируются в равной степени или более неотложные ситуации. Репрессии в Ираке были серьезными, но можно было бы возразить, что где-то еще они носят более жестокий характер. Например, за последние годы в ходе конфликта в Демократической Республике Конго в результате насилия, болезней и лишения средств к существованию погибло, по оценкам, 3 млн. человек или более, однако интервенция в ДРК была запоздалой и, по сравнению с Ираком, довольно скромной. Однако если бы массовые убийства в Ираке оправдывали необходимость военного вмешательства, было бы черство закрывать глаза на участь жертв в этой стране просто потому, что в другом месте другим жертвам не оказывается помощь. В такой ситуации нужно добиваться интервенции в обеих странах, вместо того чтобы отказываться от одной под предлогом незначительных масштабов или вообще отсутствия другой.

Во-вторых, мы также отвергаем известный аргумент о том, что прошлое соучастие США в иракских репрессиях исключает американскую гуманитарную интервенцию в Ирак. Этот аргумент основывается на малопривлекательной истории американо-иракского сотрудничества в 1980-х и начале 1990-х годов. Когда иракское правительство в 1980-х гг. применяло против иранских войск химическое оружие, администрация Р.Рейгана снабжала иракцев разведывательной информацией. После геноцида в иракском Курдистане в 1988 г. администрации Р.Рейгана и Дж.Буша-старшего осыпали Багдад миллиардами долларов в виде товарных кредитов и гарантий по кредитованию импорта. Жестокому подавлению иракским правительством восстания 1991 г. помогло разрешение администрации Дж.Буша-старшего на использование Ираком вертолетов - откровенно циничное решение с учетом того, что та же администрация изначально поддерживала восстание. В каждом из этих случаев в Вашингтоне считали, что важнее победить Иран или не допустить роста иранского влияния в потенциально нестабильном Ираке, чем пытаться помешать или предотвратить массовые убийства. Мы осуждаем такой подход, однако мы не стали бы отказывать в помощи, скажем, жертвам геноцида только лишь потому, что интервенция проводилась бы стороной, запятнавшей себя в прошлом неблаговидными действиями.

Масштабы убийств

Как уже отмечалось, на первом месте при анализе критериев, которые позволяли бы говорить о гуманитарной интервенции, стоит острота ситуации, т.е. геноцид или сопоставимые по масштабам массовые убийства должны наличествовать или быть неизбежными. Каким бы жестоким ни был саддамовский режим, размах репрессий в марте 2003 г. нельзя признать настолько чрезвычайным, чтобы это оправдывало гуманитарную интервенцию. Мы не испытываем иллюзий относительно патологической бесчеловечности Саддама Хусейна. Мы потратили немало времени и усилий на документальную фиксацию его зверств и имеем основания полагать, что за последние 25 лет баасистского правления было убито или "пропало без вести" порядка четверти миллиона иракцев, если не больше. Не следует забывать и о таких вещах, как использование химического оружия на иранском фронте. Однако к моменту начала военных действий в марте 2003 г. самые вопиющие злодеяния Саддама остались в прошлом.

До этого были периоды, когда убийства были настолько вопиющими, что в тот момент гуманитарная интервенция была бы совершенно оправданной, как в ситуации с геноцидом курдов в 1988 г., когда погибло более 100 тыс. человек. Мы сами, хотя в тот период Хьюман Райтс Вотч еще только разворачивалась и в 1988 г. не работала на Ближнем Востоке, выступали за военное вмешательство в той или иной форме в 1991 г., когда мы вплотную занялись Ираком. Когда иракские курды, спасавшиеся от подавления восстания 1991 г. оказались в ловушке в горных районах на границе с Турцией и погибали на морозе, мы выступали за создание на севере Ирака зоны, закрытой для полетов, чтобы они могли вернуться в свои дома, не опасаясь нового геноцида. Были и другие моменты, такие как подавление восстаний в 1991 г. Однако накануне последней войны иракское правительство ни по каким оценкам не осуществляло репрессий даже приблизительно сопоставимого уровня. Логика "лучше поздно, чем никогда" - это не основание для гуманитарной интервенции, допустимой лишь для прекращения массовых убийств, но не для наказания виновных, каким бы заслуженным такое наказание ни было.

Но если Саддам совершал масштабные зверства в прошлом, то не стоило ли его свергнуть, чтобы предотвратить новые жестокости в будущем? Нет. Хьюман Райтс Вотч признает, что гуманитарная интервенция может осуществляться не только для прекращения продолжающейся резни, но и для предупреждения трагедии, однако трагедия должна быть неминуемой. Для превентивного применения такой чрезвычайной меры, как военная сила, необходимы факты, свидетельствующие о подготовке массовых убийств и о том, что в отсутствие военного вмешательства такие убийства неизбежно начнутся. Однако накануне войны никто всерьез не говорил о том, что Саддам планирует в ближайшем будущем массовые репрессии, и это не подтверждается никакими фактами. Раздавались заявления о том, что Саддам, широко использовавший химическое оружие против иранских солдат и курдов в собственной стране, вынашивает планы передачи оружия массового уничтожения террористам, но это были чистой воды домыслы, не подкрепленные доказательствами ни тогда, ни впоследствии. Существовали также опасения, что в случае вторжения коалиционных сил иракское правительство может применить химическое или биологическое оружие даже против собственного народа, однако никто всерьез не говорил о неизбежности такого развития событий в отсутствие вторжения.

Все это не означает, что прошлые преступления должны игнорироваться. Безусловно, виновные должны привлекаться к ответственности. Хьюман Райтс Вотч приложила огромные усилия, чтобы расследовать и документально зафиксировать зверства иракского режима, в особенности геноцид курдов в 1988 г. Мы собирали показания свидетелей и оставшихся в живых, проводили вскрытие массовых захоронений, брали образцы грунта для подтверждения использования химического оружия и обработали в буквальном смысле тонны документов иракской тайной полиции. По всему миру мы пытались убедить хоть какое-нибудь правительство возбудить процедуру привлечения Ирака к ответственности за геноцид. Мы нигде не нашли понимания. В середине 1990-х гг., когда наши усилия были наиболее активными, другие государства опасались, что обвинение Ирака в геноциде может быть чревато слишком серьезными последствиями: подрывом будущего торгово-экономического сотрудничества с Ираком, утратой влияния в регионе, ответными терактами или просто чересчур большими финансовыми издержками.

Однако настаивать на справедливости или даже на уголовном преследовании - это не значит оправдывать гуманитарную интервенцию. Необходимы такие меры, как вынесение обвинительных заключений и арест подозреваемых, если те рискнут отправиться за рубеж, но чрезвычайный институт гуманитарной интервенции не должен задействоваться с единственной целью обеспечить ответственность за прошлые преступления. Как уже говорилось, эта крайняя мера должна использоваться исключительно для прекращения наличных убийств или предотвращения неминуемых.

Говоря о том, масштабы убийств в Ираке не достигали того уровня, который позволил бы ставить вопрос о гуманитарной интервенции, мы в полной мере отдаем себе отчет о трагической участи иракского народа. Мы знаем, что вплоть до самого конца саддамовского режима внесудебные казни совершались в Ираке с тревожной регулярностью, как и пытки и другие акты жестокости. На такие зверства следует реагировать общественным, дипломатическим и экономическим давлением, а также инструментами уголовного преследования. Однако для того чтобы рисковать жизнями многих людей, что неизбежно при любой войне, необходимо наличие массовых убийств в настоящем или их непосредственной угрозы в будущем. Такой ситуации в саддамовском Ираке в марте 2003 г. не было.

Последняя разумная возможность

Отсутствия продолжающихся или неминуемых массовых убийств уже достаточно, чтобы не признать вторжение в Ирак гуманитарной интервенцией. Тем не менее, особенно с учетом жестокости саддамовского режима, полезно взглянуть на ситуацию также с точки зрения других возможных критериев. Последние большей частью также отсутствовали.

Выше уже отмечалось, что из-за серьезных рисков, связанных с военным вмешательством, речь о гуманитарной интервенции может идти только в том случае, когда исчерпаны все другие разумные возможности прекращения массовых убийств. Поскольку в начале 2003 г. массовых убийств в Ираке не было, этот вопрос автоматически снимается, однако полезно посмотреть, была ли гуманитарная интервенция последней возможностью прекратить те нарушения, которые продолжались в Ираке.

Ответ будет отрицательным. Если исходить из преимущественно гуманитарного характера вторжения, тогда до использования военной силы должен был быть задействован по крайней мере еще один канал - уголовное преследование. Это вовсе не обязательно должно было сработать, и в ситуации реальных массовых убийств этот этап вполне можно было бы пропустить. Однако применительно к заурядным нарушениям иракского режима такую альтернативу войне следовало бы задействовать.

Разумеется, обвинение, даже юридически оформленное, не равносильно аресту, суду и наказанию. Одним листком бумаги массовые убийства не остановить. Однако с точки зрения долгосрочной стратегии в отношении Ирака у правовых механизмов были некоторые перспективы. Опыт бывшего югославского президента Слободана Милошевича и бывшего либерийского президента Чарльза Тейлора свидетельствует о том, что "объявление в международный розыск" самым серьезным образом дискредитирует даже наиболее безжалостных диктаторов. Такое несмываемое пятно на репутации приводит к утрате поддержки как в собственной стране, так и в мире, причем часто совершенно непредсказуемым образом. Позволив Саддаму править без клейма обвиняемого в геноциде и преступлениях против человечества, международное сообщество ни разу не попыталось прибегнуть к средству, которое могло бы одновременно способствовать смещению иракского лидера и сокращению масштабов правительственных нарушений.

Говоря об отсутствии попыток уголовного преследования до вторжения в Ирак, мы также не забываем и о том, что даже Совет Безопасности ООН не воспользовался этим средством за период больше десяти лет, когда Ирак оставался в фокусе внимания этого органа. Принятая в апреле 1991 г. резолюция СБ ООН по Ираку (668), осудившая "репрессии против иракского гражданского населения во многих частях страны", создавала важный прецедент, как первая резолюция Совета, признавшая такие репрессии угрозой международному миру и безопасности. Однако логического продолжения, которым должно было бы стать включение механизмов уголовного преследования, со стороны СБ ООН так и не последовало. Если бы при этом американская администрация направила на обеспечение правосудия усилия, хотя бы приблизительно сопоставимые с теми, которые были приложены для войны, Совет Безопасности почти наверняка поддержал бы такую линию.

Гуманитарная цель

Любая гуманитарная интервенция должна проводиться с целью достижения максимального гуманитарного эффекта. Мы отдаем себе отчет в том, что исключительно гуманитарных интервенций не бывает. Правительства, которые направляют свои войска для прекращения массовых убийств, неизбежно руководствуются другими соображениями, поэтому мы отнюдь не настаиваем на безукоризненной чистоте помыслов. Однако доминирующий мотив важен, поскольку от этого зависят многие решения, принимаемые как в ходе интервенции, так и в последующий период и определяющие решение задачи по спасению людей.

Гуманитарные соображения, даже если понимать их широко - как заботу о благополучии иракского народа, были для вторжения в Ирак мотивом, в лучшем случае, второстепенным. Главными причинами накануне войны назывались якобы наличие у Багдада оружия массового уничтожения, якобы сокрытие его в нарушение многочисленных резолюций СБ ООН, а также якобы связи иракского режима с террористическими организациями. Представители американской администрации также говорили, что демократический Ирак станет катализатором реформ для всего региона. В этом контексте жестокость Саддама по отношению к собственному народу действительно упоминалась, иногда вполне отчетливо, однако накануне войны последний фактор никогда не выносился на первое место. Дело здесь не в форме, а в том, что это определяло характер военной операции и привело к тому, что иракский народ в итоге пострадал.

Прежде всего, если бы коалиционные силы ориентировались на максимальный гуманитарный эффект интервенции, они должны были бы лучше подготовиться к тому, чтобы заполнить вакуум безопасности, вполне естественно возникший после падения иракского правительства. Заранее было совершенно очевидно, что свержение Саддама приведет к массовым беспорядкам. Восстания 1991 г. сопровождались массовыми внесудебными казнями. В результате государственной политики арабизации возникла опасность столкновений между согнанными с места курдами и поселившимися в их домах арабами. Другие ситуации, связанные с внезапной сменой режима, как в случае с уходом боснийских сербов из пригородов Сараево в 1996 г., также сопровождались массовым насилием, грабежами и поджогами.

Руководствуясь отчасти и этими соображениями, генерал Эрик Шинсеки, занимавший перед войной пост начальника штаба сухопутных войск США, предсказывал, что для операции потребуется группировка в "несколько" сотен тысяч человек. Однако гражданское руководство Пентагона отмахнулось от этих оценок и начало войну со 150-тысячной группировкой. О причинах такого решения судить трудно; представляется, что оно стало производным некоей комбинации соображений американской администрации: веры в "умное" оружие, нелюбви к послевоенному обустройству, стремления избежать развертывания дополнительных сил в условиях приближения лета в Ираке и повышения политического градуса настроений против этой войны во всем мире, а также привычка чрезмерно полагаться на красивые планы и оптимистические сценарии. В результате коалиционные силы быстро оказались "погребенными" под непомерным грузом проблем поддержания общественного порядка в Ираке. Грабежи и мародерство носили массовый характер. Склады оружия растаскивались населением, что только способствовало разгулу насилия.

Проблема нехватки личного состава усугублялась и недостаточной подготовкой задействованных войск к выполнению полицейских функций. Регулярная армия обучена сражаться - встречая угрозу или сопротивление, она отвечает огнем на поражение. Однако такая тактика становится неуместной и незаконной в ситуации, когда необходимо поддерживать порядок на оккупированной территории. Следствием такого положения стали постоянные случаи гибели мирных жителей, когда военнослужащие коалиционных сил, находившиеся в напряженном ожидании постоянных нападений со стороны иракского сопротивления, которое часто маскировалось под гражданских, ошибочно открывали огонь по обывателям. Это лишь способствовало росту недовольства среди населения и провоцировало новые нападения. Войска, подготовленные к выполнению правоохранительных задач, т.е. обученные открывать огонь на поражение только в крайних случаях, больше подошли бы для гуманной оккупации. Однако Пентагон не проявляет заметной заинтересованности в полицейской подготовке войск, в результате чего для Ирака таких сил было изначально относительно немного.

В довершение всего глава Временной коалиционной администрации Пол Бремер полностью распустил иракскую армию и полицию, оставив оккупационные власти без значительного резерва местных сил, которые могли бы помочь в установлении законности. Мы согласны с тем, что нужно было распустить органы безопасности и спецслужбы, игравшие ведущую роль в массовых расправах, такие как Особая республиканская гвардия или Мухабарат, а их сотрудников предать суду. К зверствам были причастны и отдельные представители иракской армии и полиции, однако в массе своей они были не настолько виновны, чтобы распускать эти силы целиком, вместо того чтобы преследовать отдельных лиц. Такой огульный подход обернулся серьезными проблемами для безопасности в Ираке.

Отсутствие доминирующей гуманитарной цели сказалось и на отношении Вашингтона к системе правосудия по преступлениям против прав человека. Нынешняя американская администрация, как многие другие, хотела бы стать свидетелем суда над теми, кто несет ответственность за зверства в Ираке, однако ее всепоглощающее неприятие Международного уголовного суда не позволяет ей направить правосудие по наиболее эффективному пути. Вместо этого администрация Дж.Буша настаивает на уголовном преследовании представителей прежнего режима в рамках "иракского процесса". Казалось бы, иракских преступников в Ираке и судить. Однако после трех с половиной десятилетий баасистского правления судебная система Ирака не имеет ни традиций уважения процессуальных гарантий, ни технических возможностей организовать и обеспечить рассмотрение сложных дел о геноциде или преступлениях против человечества. Есть все основания полагать, что в случае передачи таких дел иракским судам мы получим показательные процессы.

Очевидным выходом из этой ситуации могло бы стать создание международного трибунала по Ираку. Такой трибунал мог бы быть как полностью международным (по аналогии с трибуналами по Руанде и бывшей Югославии), так и смешанным - с привлечением иракцев (по аналогии со Специальным судом по Сьерра-Леоне). Администрация Дж.Буша поддержала создание всех этих трибуналов, однако в Ираке она упорно противится такой идее. Причина, похоже, кроется в Международном уголовном суде. Сам по себе МУС не может иметь существенного отношения к Ираку, поскольку его юрисдикция распространяется на преступления, совершенные не ранее июля 2002 г., когда вступил в силу Римский статут. Большинство преступлений саддамовского режима относятся к более раннему периоду. Однако американская администрация настолько не переносит концепцию Международного уголовного суда, что противится созданию любого международного трибунала по Ираку, очевидно опасаясь, что это придаст дополнительный вес идее международного правосудия и, соответственно, косвенным образом усилит позиции МУС. При наличии приоритетной заботы об интересах иракского народа такая идеология имела бы намного меньше шансов на преобладание.

Соблюдение норм гуманитарного права

В ситуации гуманитарной интервенции должно делаться все возможное для строгого соблюдения международных норм о правах человека и гуманитарного права. Это относится ко всем конфликтам, тем более к вооруженному вмешательству по гуманитарным основаниям. В целом, действия коалиционных сил в Ираке с этой точки зрения можно признать удовлетворительными, но далеко не безупречными. Коалиционные силы предпринимали исключительные меры предосторожности при нанесении ударов по стационарным, заранее установленным объектам, однако практика оперативных ударов по мобильным целям вызывает ряд вопросов.

В декабрьском (2003 г.) докладе Хьюман Райтс Вотч о методах ведения военных действий подробно рассказывалось о полном провале американской тактики обезглавливающих ударов. Ни один из 50 ударов по местам предполагаемого нахождения иракских руководителей не достиг цели, что почти позволяет отнести их к неизбирательным, когда бомбы сбрасывались на основании одной лишь оперативной информации о том, что то или иное лицо может находиться где-то в пределах квартала. Ощутимые гражданские потери были в такой ситуации вполне предсказуемы.

Американские наземные силы, в особенности сухопутные войска, также применяли кассетные боеприпасы вблизи населенных районов, что неизбежно должно было повлечь жертвы среди мирного населения. После того как в 1999 г. в Югославии гражданские потери от кассетных бомб, применявшихся силами НАТО в населенных районах, составили примерно четверть общего числа жертв среди мирного населения, ВВС США значительно ограничили их использование. Однако армия, похоже, так и не усвоила этот урок. При отражении иракских нападений по мере продвижения вглубь страны сухопутные войска регулярно применяли кассетные боеприпасы в населенных районах, что приводило к значительным гражданским потерям. Такое пренебрежение жизнью мирных людей несовместимо с по-настоящему гуманитарной интервенцией.

Не навредить

Еще одним критерием гуманитарного характера интервенции является то, насколько при этом предполагается изменить ситуацию в лучшую сторону. Напрашивается аргумент, что хуже, чем жизнь под Саддамом, ничего быть не может, однако, к сожалению, возможны и другие сценарии. Каким бы зловещим ни был саддамовский режим, хаос или жестокая гражданская война могут обернуться еще большими страданиями, и сегодня еще преждевременно говорить о том, что точка возврата на этом направлении уже пройдена.

И все же, в марте 2003 г. правительства США и Великобритании явно рассчитывали на скорое падение иракского правительства и вступление иракского народа на путь демократии. Шансы на осуществление этих благих намерений были снижены тем, что партнеры по антииракской коалиции не обеспечили себя военными силами для послевоенной стабилизации. Однако в общем раскладе непосредственно накануне войны тезис о том, что свержение Саддама пойдет Ираку на пользу, представлялся, пожалуй, вполне оправданным. Однако один лишь этот фактор, при несоблюдении всех остальных критериев, еще не делает интервенцию гуманитарной.

Санкция ООН

Получение предварительной санкции Совета Безопасности или другого авторитетного многостороннего органа имеет большое значение для гуманитарной интервенции. Необходимость убеждать других в целесообразности предлагаемого вмешательства - это хороший способ избежать маскировки под правильные намерения или неоправданных действий. Проведение интервенции под эгидой международного сообщества также увеличивает шансы на то, что на военную операцию и последующий период будут направлены достаточные силы и средства. К тому же, санкция, в особенности СБ ООН, снимает проблему легитимности вторжения.

Однако в ситуациях, не терпящих отлагательства, Хьюман Райтс Вотч не настаивает на предварительной санкции СБ ООН. В своем нынешнем виде Совет попросту не может служить единственным механизмом легитимизации гуманитарных интервенций. Институт постоянных членов является пережитком послевоенной эпохи второй половины ХХ века, а право вето позволяет таким государствам блокировать спасение людей от неминуемой резни по самым утилитарным мотивам. С учетом этих недостатков трудно требовать терпеливого ожидания решения, когда происходят массовые убийства. Однако поскольку в Ираке начала 2003 г. такой чрезвычайной ситуации не было, действия в обход Совета Безопасности, не говоря уже о получении одобрения каких-либо других многосторонних организаций, серьезно подрывают убедительность претензий антииракской коалиции на гуманитарный характер вторжения.

Разумеется, нам известно, что вопрос о настоящей гуманитарной интервенции в Ирак на Совет Безопасности никогда не выносился. Существо вопроса сводилось к тому, что у Ирака якобы имелось оружие массового уничтожения, которое скрывалось им от международного сообщества. Но даже в таком контексте санкция СБ ООН могла бы снять хотя бы часть вопросов, которые не позволяли признать вторжение в Ирак гуманитарной интервенцией. Важнее всего то, что операция под эгидой ООН, вероятнее всего, обеспечила бы дополнительные войска на усиление американо-британского контингента, что могло бы способствовать большей готовности к послевоенному хаосу.

Заключение

Итак, вторжение в Ирак не прошло проверку на соответствие критериям гуманитарной интервенции. Главное возражение заключается в том, что ситуация в Ираке на момент начала вторжения не была настолько чрезвычайной, чтобы потребовалось военное вмешательство. Интервенция также не была последним разумным способом остановить акты жестокости. Гуманитарные соображения не были ее основным мотивом. Характер ее проведения не обеспечивал максимального соблюдения норм международного гуманитарного права. Санкция Совета Безопасности отсутствовала. Наконец, хотя на момент начала войны были основания рассчитывать на улучшение ситуации для самих иракцев, при планировании и проведении операции нужды иракского народа никогда не стояли на первом месте.

В самом начале мы отмечали разительное отличие сомнительного вторжения в Ирак от трех гуманитарных интервенций в Африке. Мы не хотим этим сказать, что африканские интервенции были идеальными. Для всех трех были в той или иной степени характерны смешанные мотивы, недостаточность сил, половинчатые усилия по разоружению и демобилизации формирований, причастных к нарушениям, а также слабое внимание к обеспечению правосудия и законности. Все африканские интервенции, однако, были направлены на прекращение реальной резни, были вызваны в значительной степени именно гуманитарными соображениями, проводились с явным уважением норм международного гуманитарного права, очевидно привели к некоторому улучшению ситуации и получили одобрение СБ ООН. Немаловажно и то, что во всех трех случаях имелось согласие местного правительства, что позволяет подходить к их оценке несколько мягче, чем в случае с прямым военным вмешательством.

Тем не менее, какими бы ни были гуманитарные интервенции в Африке, огромный резонанс иракской войны в мире выводит ее на первое место по силе воздействия на общественное представление о том, какими должны быть интервенции будущего. Если ее сторонники будут по-прежнему прикрываться гуманитарной риторикой, то это чревато подрывом института, который, несмотря ни на что, сумел в новом веке доказать свою жизнеспособность как механизма спасения людей от резни.

Иракская война высветила необходимость более глубокого понимания того, в каких ситуациях военное вмешательство может быть оправдано гуманитарными соображениями. Одним из примеров попытки формирования стандартов стала упоминавшаяся выше Международная комиссия по проблеме интервенции и государственного суверенитета. Хьюман Райтс Вотч также периодически подключается к дискуссии по этому вопросу, в том числе и настоящим эссе; свои взгляды высказывают различные ученые. Однако ни одна межправительственная организация пока не формализовала критерии гуманитарной интервенции.

Такая сдержанность на официальном уровне вполне объяснима, поскольку правительства не склонны рассуждать о возможности появления в собственной стране непрошеных интервентов. Однако гуманитарная интервенция имеет, похоже, шансы на то, чтобы стать частью нашей жизни - как важная и адекватная форма помощи людям, которые могут стать жертвами резни. В отсутствие международного консенсуса об условиях проведения такой интервенции правительства неизбежно будут использовать это понятие в своих интересах, как это происходит с американскими попытками задним числом оправдать войну в Ираке. Хьюман Райтс Вотч призывает межправительственные организации, в особенности политические органы системы ООН, открыть наконец для обсуждения вопрос об условиях гуманитарной интервенции. Любой консенсус по этому вопросу, помимо содействия корректному использованию гуманитарной интервенции, также помог бы противодействовать недобросовестному использованию самой концепции и сохранить механизм, в котором так нуждаются многие беззащитные жертвы.